Маслав

Куда бы ни пошел человек, – ближе или дальше, везде перед ними был лес, а если и попадалась иногда поляна или луг, то за ней сейчас же снова начинался бор. Так ехали они долго, – но вдруг лес начал редеть с юга, и Мшщуй, забежав в испуге вперед, увидел перед собой широкую, плоскую, открытую со всех сторон равнину.

Правда, за этой равниной снова расстилались густые леса, но так далеко, что при медленном передвижении потребовался бы целый день, чтобы доехать туда. Как раз в той стороне и должна была протекать та Висла, за которой они хотели укрыться. Надо было хорошенько обдумать положение, чтобы не стоять долго на виду среди поредевшего леса.

Собек предложил, оставив узлы и мешки, тихонько подползти вперед, чтобы рассмотреть местность.

Дым, в различных местах поднимавшийся над землею, свидетельствовал о том, что долина эта не была совершенно опустошена.

Собек влез на дерево и увидел вдали спаленный замок, полуразрушенные стены костела, но что хуже всего – ему показалось, что он видит огромный лагерь конных и пеших людей, несколько больших костров, около которых паслись стада, лежал рогатый скот и кони и возвышались кучи каких-то сваленных вместе предметов.

Он догадался, что они, по несчастью, набрели на один из тех караванов, которые, переходя от селенья к селенью, грабили и разоряли усадьбы, замки, монастыри и костелы, равняя их с землей.

Была ли это окрестная чернь, пруссаки или Маславово войско – об этом трудно было догадаться, но для беглецов оно было одинаково плохо.

Женщины встревожились и хотели было сейчас же возвращаться назад, в лесную чащу, хотя лагерь был расположен на большом расстоянии от того места, где они находились; все сошлись на том, чтобы взять влево и пробираться в ту сторону, где виднелись леса и этими лесами обойти долину. Собек, который был смелее других, советовал переждать в лесу, пока он проберется вперед и все разузнает. Хоть Лясота отговаривал его от этого намерения, и женщины боялись лишиться слуги, но для путешественников было очень полезно узнать, что делалось в той стороне, куда они направлялись. Спор продолжался не долго; Собек был так уверен в себе и выражал такую готовность отправиться на разведки, что пришлось ему уступить. Человек бывалый, он знал, что и как надо говорить, кем прикинуться перед разными людьми, и надеялся, что в толпе черни никто не обратит на него внимания. Крестьянская одежда и простой говор давали ему возможность пробраться, не возбудив подозрения.

Лагерь был расположен на значительном расстоянии от опушки леса, и Собек должен был прокрадываться так, чтобы никто не заметил, что он вышел из лесу.

Долину пересекал ручей, по берегам которого росли густые вербы и лозняк. Собек до самого берега этого ручья полз по земле через весь луг. Очутившись среди кустов и осторожно пробираясь среди них, он мог подойти к самому лагерю и, никем не замеченный, появился в нем, как будто шел от стада, пасшегося над водой.

С ловкостью дикого человека, которым так же, как зверем, руководил инстинкт и опыт, Собек вошел в лозняк. Издали только зоркий глаз охотника мог бы заметить слегка колыхавшиеся ветви там, где он, осторожно пробираясь, задевал их. Но он избегал и этого, и, где только было можно, держался около самой воды.

Это осторожное передвижение над речонкой заняло у него довольно много времени; наконец, он услышал ржание коней, рев скота и шум и говор огромной людской толпы. Он был уже около самого обоза. Ловкий и смелый Собек спрятал свой топор в лозах, а сам вышел из них, неся в руках пук наломанных ветвей; идя по дороге, он изгибал их и переплетал между собой. Никто даже не оглянулся на него, и он, с лозами под мышкой, вошел в стадо рассыпавшихся по лугу коней.

Отсюда он уже хорошо разглядел, что перед ним было не войско, не чехи и не пруссаки, а просто толпа разнузданной черни, бродившей с кольями и дубинами от усадьбы к усадьбе.

Со смехом и криками они делили награбленную добычу.

В центре лагеря лежали связанные женщины и подростки, взятые в неволю.

Немного поодаль валялись выброшенные из лагеря трупы, а около них с ворчаньем бегали собаки. Грабители не сооружали ни палаток, ни шалашей и спали под открытым небом на голой земле.

Повсюду виднелись громадные костры, а на них жарились бараны и зарезанный скот. Тут же стояли раскрытые бочки, из которых каждый черпал, сколько хотел. На земле кучами лежало награбленное в костелах и усадьбах богатство.

В различных местах лагеря возвышались изображения языческих богов. Старых было недостаточно, поэтому наделали новых, грубо и неумело вытесанных из дерева.

Раздавались языческие вызывающие песни, толпа была пьяна, но пела с жаром.

Собек стоял так, среди стада коней, не зная, на что решиться: идти ли дальше, или возвращаться, когда к нему подошел подвыпивший работник, который, с бичем в руке, присматривал за стадом, и стал внимательно присматриваться. Старик, ни мало не перетрусив, продолжал плести ветви, в свою очередь приглядываясь к нему.

– Плохой корм! – забормотал он, чтобы начать разговор.