Масонство и глобализм. Невидимая империя

В его «Письмах русского путешественника» немало дани отрицанию национального, чему учили русских зарубежные масоны («все народное ничто перед человеческим, — отмечал он. — Главное дело быть людьми, а не славянами»). Но беседы с мэтрами, смотревшими на русского путешественника свысока и совершенно равнодушными к действительности, культуре его страны, оставили свой след. «Письма» заканчиваются на такой ноте: «Берег! Отечество! Благословляю вас! Я в России… Всех останавливаю, спрашиваю единственно для того, чтобы говорить по-русски и слышать русских людей».[71]

Вопреки внушенным ему прежним убеждениям, что у России не может быть самостоятельной истории, Карамзин с 1804 года начал писать многотомную «Историю государства Российского», Великий Пушкин замечал, увлеченно читая Карамзина: «Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Коломбом». Карамзин, по существу, порвал с масонством, во всяком случае с его космополитическими, антинациональными концепциями.

Судьба Пушкина носит сходные черты. Поэт вступил в ложу «Овидий-2» в Кишиневе 4 мая 1821 года, будучи в ссылке. Руководителем ложи был один из будущих декабристов — М. Ф. Орлов. Пушкин сблизился с декабристами, по некоторым свидетельствам, хотел примкнуть к их выступлению. А после казни руководителей восстания нарисовал на страницах рукописи их профили, тела на виселицах и шифром записал стихи, из которых было ясно, что и он мог оказаться среди казненных.

Позже он писал В. А. Жуковскому (20 января 1826 г.): «…положим, что правительство и захочет прекратить мою опалу, с ним я готов условливаться (буде условия необходимы), но вам решительно говорю не отвечать и не ручаться за меня.

«…В Кишиневе я был дружен с майором Раевским, с генералом Пущиным и Орловым.

Я был масон в Кишиневской ложе, т. е. в той, за которую уничтожены в России все ложи.

Я наконец был в связи с большею частью нынешних заговорщиков…

Письмо это неблагоразумно, конечно, но должно же доверять иногда и счастию…

Прежде чем сожжешь это письмо, покажи его Карамзину и посоветуйся с ним…».[72]

К декабристам Пушкина влекли идеи свободы и братства. Но уже в Кишиневе, в той же ложе, он столкнулся с иностранными «братьями» (французами), которые с презрением смотрели на все русское. Одного из них Пушкин вызвал на дуэль, а когда тот отказался, поэт написал ему резкое письмо.

И если Карамзин, выйдя из масонства, завершил труд своей жизни томом «Истории государства Российского», посвященным Борису Годунову, то Пушкин, переставший, по свидетельству друзей, посещать Английский клуб, — место встреч петербургских масонов, в качестве одной из вершин своего творчества оставил драму, посвященную тому же периоду, на котором ломалась столь богатая событиями история государства. Оставил Пушкин и произведения, посвященные личности, которая ознаменовала великие перемены в России, — Петру I.

Что касается кризиса в отношениях Пушкина с масонами, то для его объяснения нередко ссылаются на свидетельство Сергея Александровича Соболевского, написавшего воспоминания о поэте, с которым дружил длительное время, вплоть до его кончины. Журналист, предприниматель (основатель одной из крупнейших в России технически высоко оснащенной бумагопрядильной мануфактуры), он был на заметке у полиции, как и другие люди из близкого окружения поэта. «Известный Соболевский (молодой человек из московской либеральной шайки), — доносит агент III Отделения 23 августа 1827 года, — едет в деревню к поэту Пушкину и хочет уговорить его ехать с ним за границу. Было бы жаль. Пушкина надобно беречь как дитя. Он поэт, живет воображением, и его легко увлечь. Партия, к которой принадлежит Соболевский, проникнута дурным духом…»

Легкомысленное дитя? В письме Соболевскому (29 января 1829 г.) известный славянофил И. В. Киреевский дает иное определение мыслительных способностей Пушкина: «Такого мозгу не вмещает уже ни один русский череп». Известно, что поэт был в то же время впечатлителен и суеверен. Впрочем, не было ли это частью его чувствительной творческой натуры? Многие читали описание того, как он собирался в дни декабрьского восстания поехать из Михайловского в Петербург, но его задержала серия настороживших примет — зайцы, перебегавшие дорогу, нежданная болезнь слуги, встреча со священником (не к добру!) и т. д. Пушкин отменил поездку, которая предусматривала его встречу с Рылеевым и другими заговорщиками. Сам Пушкин, по словам Адама Мицкевича, описал так свои намерения в связи с вестью о кончине императора Александра: «Я рассчитывал приехать в Петербург поздно вечером и, следовательно, попал бы к Рылееву прямо на совещание 13 декабря. Меня приняли бы с восторгом, я забыл бы о Вейсгаупте, попал бы с прочими на Сенатскую площадь и не сидел бы теперь с вами, мои милые!»