Массандрагора. Взломщики

Двенадцатое июня. Нашел кучу багов и неоптимизированных параметров в алгоритме генерации аллотропной формы углерода – того, который народ называет «алмаз». А все исправив, сразу же получил кусок отличного розового камня размером с грейпфрут! Не знаю, как его оценят всякие там профи, но выглядит алмазище шикарно. Тяжелый. Даже не представляю, сколько он может стоить! А Макс сказал, что в этом-то и проблема: мы его в таком виде просто не продадим, хотя, конечно, всегда можно распилить или сразу делать камни помельче, но потом все равно гарантированно поимеем проблемы с бандитами или, что еще хуже, посвятовскими чекистами. У нас уже, мол, и так почти полтора лимона зелени (чистая правда, самому не верится!) и нужно остановиться на более простых и безопасных вариантах. Все-таки, мол, не из-за бабок ковыряем Машину! А штат он все равно отказался расширять, даже красивой лаборанткой. Не понимаю его… В общем, я решил соорудить музей неудачных и малоликвидных экспонатов – с помощью Машины «выпилил» из скалы еще одно большое помещение, создал там освещение, вентиляцию, телепортировал полки, витрины и тому подобное (Макс был в принципе не против, хотя начинание это оценил как бестолковое и никчемное баловство). Алмаз, который, кстати, я назвал «Розовый фламинго» – первый экспонат музея – положил на самое видное место. И, так как взлом системы полигона мне еще не доверяют, занялся яблоками, то есть генерированием органики. Проблема питания человечества, понимаете?

Семнадцатое июня. Жуть, а не яблоки. Жрать – в смысле дегустировать – я это точно не буду. Выходит печено-гнилая каша, лишь по виду похожая на плод. Хотя хвостик почти идеален, не подкопаешься – ну вот почему так? Надо бы завести лабораторных животных, пускай они жрут. И всякие там хроматографы приобрести – для химанализа. Но Макс снова отказал, и кажется, он начинает злиться, типа меня уже совсем не туда понесло, полной чепухой занимаюсь. У нас, говорит, для такой деятельности нет ни времени, ни сил, и цели вовсе не те; в общем, высказал мои же мысли. Если уж на то пошло, говорит, лучше бы я траву попытался сгенерировать, фураж для скота или сахар-рафинад – и то полезнее для народного хозяйства. А я ему в ответ типа: зато я свои алгоритмы создаю, ты же не даешь мне ковыряться в интерфейсах полигона, где все это уже реализовано! И он проникся, признал, что был не прав. С пустыми экспериментами покончено – берусь, ха-ха, за ум».

Было уже начало июля, а результатов – с гулькин нос. Система внутреннего управления полигоном оказалась намного более сложной, чем они себе представляли, а документация либо отсутствовала, либо путала еще больше. Для того же, чтобы понять общие принципы работы, нужно было заняться реверс-инжинирингом, внимательно наблюдая за работой П-26, а для этого следовало научиться запускать его в различных режимах, чего было не сделать без отличного понимания внутренних функций – и возникал порочный круг. Казалось, и сотни жизней умнейших хакеров не хватит, чтобы разгадать все тайны нечеловеческого программного кода, который мог создавать целые миры, пусть и совсем маленькие…

Но дело застопорилось, руки опустились. Хроническая усталость, недосып и нервное ожидание постепенно подтачивали их здоровье. В конце концов Тунгус начал выдавать Соломону какие-то стимулирующие таблетки, но помогали они слабо, а настоящие наркотики были у них под запретом.

– Ширяться будешь потом, на заслуженном отдыхе, – говорил Фаронов. – Дивиденды нам пока не начислены.

– Да без вопросов, – пожимал плечами Соломон и проглатывал очередной стимулирующий витамин.

Но седьмого числа гениальное решение все-таки было найдено. Следовало лишь хорошенько покурить у выхода из пещеры: спокойно и отрешенно.

Вечерело. Впереди открывался пустынный вид, тоскливый и однообразный. Ветер гонял между камней струйки песка; ни птицы, ни мухи – все это скорее напоминало Марс, а не Землю, хотя не являлось ни тем ни другим. Наконец бездушное искусственное солнце робко коснулось мнимого горизонта, слегка покраснело, убавив яркость, и начало медленно поглощаться неровной линией холмов, все больше и больше расплываясь и тая. Они сидели на еще теплом от дневного пекла камне у самого края пещеры, свесив вниз ноги, и молча курили, выпуская плотные струи дыма наружу. На них были лишь спортивные трусы, несмотря на то, что уже через час температура должна была упасть до десяти градусов, а потом и еще ниже – из-за маленького размера блоба холодало ночью сильно и резко.

– Ты уверен? – в прострации спросил Тунгус минуты через две после того, как Соломон высказал свою еще не до конца оформленную идею. Глаза Фаронова уже сами собой закрывались, а мощный веснушчатый торс, густо покрытый рыжими волосами, слегка раскачивался из стороны в сторону – Соломон даже вяло подумал, что друга стоит, пожалуй, слегка попридержать, а то еще клюнет носом да и свалится вниз головой… Но с места не сдвинулся. Его накрыла жуткая апатия.

– Угу… – выдохнул Павел, словно полумертвая сова.