Массандрагора. Взломщики

Цыган немного заикался. И вообще оказался довольно стеснительным парнем. Когда он говорил, слегка склонив голову и иногда подолгу подбирая нужное слово, то даже слегка краснел – на его смуглых щеках появлялся розовый румянец. Баламут был родом из Сочи, отца с матерью не помнил. До семи лет его возил с собой табор, потом его умудрились потерять на вокзале в Краснодаре, каким-то чудом он попал в Новосибирск, где его и определили в детский дом – подробностей паренек не помнил. В одиннадцать лет его усыновила семейная пара из Питера, и она оказалась посвятовской… В этом году он окончил школу, и было принято решение отдать Баламута в Метрострой. Несмотря на то что приемные родители за последние годы вполне неплохо подготовили его к этой жизни, он, как и Соломон, проходил ускоренный курс адаптации, правда, в другой группе и исключительно по вечерам. Днем он вместе с Калиникиным бесцельно околачивался на станции и прилегающей территории – начальство старалось определять эту парочку на разнообразные работы, чтоб не скучали, но толку от них было мало.

Немного смущаясь, цыган заявил, что, по словам усыновителей, у него имеется некий редкий талант.

– Я типа Прыгун, – говорил он, – правда, сказали, скрытый – мне еще развиваться надо. Короче, в определенных условиях могу сам перемещаться по параллельным мирам, без всяких там трансферов.

– Да? – ухмылялся Калина. – Ну продемонстрируй нам, давай-давай, трепло ты скипидаровое!

Баламут краснел, но никуда не перемещался. Еще он сказал, что хочет стать знаменитым параархеологом и раскрыть тайну Предтеч. Калина снова смеялся над ним. Он-то уж до мозга костей был беспризорником, и уж кем-кем, а романтиком белобрысого нельзя было назвать. На секреты Метростроя он сам вышел, когда, сбежав из детдома, ошивался на складах под Санкт-Петербургом. Ну и насмотрелся всякого… По его словам, даже по парамирам туда-сюда помотался. Поначалу со страха чуть в штаны не навалил, но потом, мол, неплохо освоился, да метростроевцы в конце концов поймали его, однако память стирать не стали, решив сделать из него своего человека. Соломон, скептически рассматривая малолетнего беспризорника – а тот был на год младше даже Баламута – сомневался в прозорливости посвятов. Хотя всякое, конечно, могло быть…

– Пойду в дальний дозор, – заявил Калина, – но только вольнонаемным – охранять границы, искать артефакты и всякое такое. Не хочу быть военным, уж больно много муштры и прочего устава. А на вольных хлебах да с этими технологиями – это по мне, чуваки, чесслово! И на гравилете летать буду, пилотом заделаюсь. Это для меня раз плюнуть – уже летал, сам как-то пробрался в него и… Ух, дела были!.. Такого навидался, что вам и вовек не увидеть!.. А отсюда свалю, как пить дать свалю, мне уже по горлышко обещания долбаного комиссара! Трепло он, трепло скипидаровое. А я все равно сбегу! Так меня здесь и видели, в этой дыре метростроевской, ага. В гробу видал я ваши метлы! Только ты мне, Баламут, должок отдай, я же все помню, я не забуду, ага.

В свою очередь, Соломон вкратце рассказал о том, что он программист и был нанят посвятами напрямую – мол, за некоторые хакерские заслуги. К его разочарованию, это не вызвало ни грамма уважения или хотя бы интереса со стороны этой странной парочки.

– В гробу видал я ваши компутеры, – в своем стиле высказался Калина. – Бластеры – вот это сила!

– Я тоже в них ничего не понимаю, – поддержал товарища Баламут. – Ну Интернет там или поиграть – это можно, но программировать… Нет, не мое это.

Через час Калине все надоело, и он сказал, что пойдет разузнает, что там сейчас наверху. Заодно хавчика, мол, принесет.

– Да ничего он не принесет, – махнул рукой Баламут, смотря ему вслед, – знаю я его…

Но через пять минут и он решил уйти. По его словам, ему вдруг срочно понадобилось позвонить. И только цыган скрылся в соседнем коридоре, как с другой стороны к Соломону подошел комиссар Чаркин. Он был при полном параде и даже при оружии: через плечо был перекинут бластер. Эта штука немного походила на автомат, но имела спиралевидный ствол и, как уже знал Павел, стреляла смертоносными плазменными сгустками.

– Где эти двое?! – прорычал Чаркин, нервно обыскивая взглядом пустой и не убранный толком вестибюль.

– Вышли… ненадолго, – ответил Соломон. – Баламут… э-э… в общем, длинный такой, из Сочи который, – он вон туда пошел, только что.

– Шевелев! – заорал в темноту комиссар. – Ты там? Где ты?!

– Да тут я, тут, на пять минут уже отойти не дадут! – раздалось недовольное бубнение цыгана.

– Шевелев, мать твою, срочно ко мне! Приказ командования пришел, вас отправляют в учебку! Слышишь? Дрезина долго ждать не будет!

– Иду, иду…

– Вот же остолопы, навязали их на мою голову… – заскрежетал зубами Чаркин, с подозрением разглядывая Соломона, будто именно тот был во всем виноват. – И где мне теперь этого Калиникина искать? Ладно, Крашенинников, собирайся и ты. Гордеев тебя уже заждался.