Массаж лезвием меча

Помню, до меня не сразу дошло, что за мерзкий звук вползает в ровно журчащую речь лектора, постепенно перекрывая ее. Наши уши заработали, как военные локаторы, и вычислить коварного противника нам не составило труда. Как по команде повернув назад головы, мы увидели храпевшего Пису. Лектор, увлеченный рассказом о бедняге Че Геваре еще не среагировал на храп, и мы не могли допустить, чтобы это случилось. Кто-то из ребят запустил в Пису кусочком гравия, потому что он сидел на два ряда позади всех и был вне досягаемости.

Мы не учли, что Писа не был обычным человеком, который встрепенулся бы и этим ограничился. Писа во всем доходил до крайностей. Стоило маленькому камешку достичь цели, как Писа вскочил с вытаращенными глазами и заорал на лектора во всю мочь:

– Перу!

Удержаться на ногах несчастному международнику помогло витающее вокруг него мужество чилийского партизана. Враз ослабевшим голосом он спросил:

– Что?

– Перу, – озадаченно повторил Писа, начинавший приходить в себя.

– Что – Перу?

– Как там в Перу? – Жалобно закончил Писа и, не дожидаясь ответа, съежился на скамейке.

Лектор, успевший справиться с мгновенным шоком, с достоинством и великолепным сарказмом ответил, что с позволения любознательного молодого человека он закончит рассказ о Че Геваре, а уж потом не—пре—мен—но обрисует ситуацию в Перу. Писа сидел, не поднимая головы, и не догадываясь, что отныне и навеки увенчан гордым прозвищем Перуанец.

Мы приняли его в свою компанию только зимой, когда Писа с двумя чужими парнями попался на грабеже в одном НИИ. Им не терпелось обзавестись магнитофонами, чтобы слушать «АВВА» и «Чингисхан», а родительский бюджет мог обеспечить их только пленкой. Потерянного и, как никогда уродливого Пису привели на общешкольное комсомольское собрание, и все вдруг увидели, как над его глупой головой восходит нимб мученика.

Преступный мир, частью которого неожиданно стал Писа, тогда еще не лишился своего романтического очарования. Любой вор был для нас прежде всего бунтарем, и тем самым вызывал уважение. Поэтому не удивительно, что все мы, кроме Аркадия, поднялись на защиту Перуанца, словно тот был нашим лучшим другом. Выступление любого из нашей компании можно было без редактуры занести в сборник «Речи лучших русских адвокатов». Над залом тихо и скорбно витал образ мужественного, доброго гиганта, каким был Писа, преданного сына и бескорыстного друга. Нищета подтолкнула его на недостойный путь, так неужто мы, воспитанные на Толстом и Достоевском, не подадим руку этому бесценному человеку и не вытянем из прожорливого болота?

Сотни крепких комсомольских рук подхватили ошалевшего Перуанца, который, судя по его нынешнему виду, тогда и не думал выбираться на сушу. В суде ему дали два года условно.

Перед уходом из моего магазинчика Писа потребовал, чтоб мы непременно пришли вечером к нему. Мои доводы насчет бабушкиной болезни и нашей поездки он тут же отмел, как пустяки, и при этом снисходительно усмехнулся. Похоже, мы оказались чересчур убедительны на том давнем комсомольском собрании, и доверчивый Писа поверил, что на свете и в самом деле не существует ничего более важного, чем его персона.

– Короче, – развязно протянул он, – в семь у меня. К вашей бабуле я отвезу вас завтра утром на батиной машине. Чего вам трястись целую ночь в поезде? Сэкономите и время, и деньги.

– Ладно, – сдалась я, и Писа совсем уже собрался уходить, но что-то тревожило его, не позволяя налитым щекам расслабиться.

– Слушай, – решившись, спросил он, – а как твой брат? Он здесь?

Я только кивнула.

– Чем занимается?

– Он пишет.

Писа напрягся:

– Что значит – пишет?

– Прозу пишет. Книгу.

– Писателем стал, что ли? – Перуанец не умел скрывать своих эмоций. – А я-то думал, Аркаша далеко пойдет. Что ж, он ничего лучшего не нашел?

– Писа, что же может быть лучше?! Недавно он закончил роман, – меня вдруг осенило. – Кстати, спонсора ищет. На издание книги. Но в наше время так трудно найти богатого и умного человека, способного оценить… Такого, как ты.

Я сама себе была противна, но брат умоляюще смотрел на меня сквозь Пису Перуанца со своей разверзнутой постели.

Писа оживился:

– А сколько ему надо?

Он на глазах превращался в самого счастливого человека. В торжествующего человека. В человека, отобравшего пятнадцать лет спустя, свой главный приз.

– Миллионов семнадцать, – бросила я небрежно.

Писа нахмурился.

– Издать книжку стоит так дорого? – Забормотал он. – Я и не знал. Бумага дорожает, да? А о чем его книжка?

– Это роман о мальчике. О его проделках, фантазиях, об увлечениях, – я с трудом подбирала слова. – Писа, это очень хороший роман, поверь мне. Я кое—что смыслю в литературе.

Но Перуанец разочарованно покачал головой:

– Кто это станет читать? Сама подумай, что сейчас спросом пользуется? Ты же торгуешь книжками, должна знать. Людям нужны крутые герои, чтоб дух захватывало, когда читаешь, чтоб страсти всякие были или там ужасы. А про какого-то пацана… Кому это интересно?

– Постой, постой, – не выдержала я. – У меня от тебя голова кругом! Ты что, собрался прочитать мне лекцию о значении литературы?