Массажист

Как он отыскал Н., догадаться было нетрудно. В «Драконьей крови» знали про новое жилище и удивительное ремесло Н., и никто не думал делать из этого тайну.

Н. остановился. Первая мысль была – пробраться в фонвизинскую квартиру черным ходом. Вторая – Сэнсей неспроста пришел именно в это время, ему рассказали, что с четырех до семи Н. изображает щеголя восемнадцатого века. А вход в квартиру-музей открыт для всех – разве что посетитель имеет совсем уж непристойный вид.

Н. сам толком не знал, чем вызван его страх. Сэнсей не мог причинить ему зла – для таких случаев в особняке держат охрану. Разве что разговор… малоприятный разговор…

Хотя Н. не чувствовал себя виноватым перед Сэнсеем, но знал: приятель, властный по характеру и поработивший все свое семейство, вряд ли смирился с тем, что из сферы его влияния так легко и непринужденно вырвался в общем-то слабый человек. Н. насчет себя не обольщался, всю жизнь он был слаб и выбрал свой путь именно от слабости – блуждания по дорогам и по постелям ни к чему его не обязывали. Сила появилась только в последнее время – сперва ее хватило на уголок в подвале, жуткий, но свой, потом – на каморку в особняке.

Н. постоял немного, соображая. Встречи не миновать. Значит, надо собраться с духом, надо собраться с духом…

Он подошел к Сэнсею и сказал:

– Привет.

– Привет, – отвечал Сэнсей. – Тут про тебя чудеса рассказывают – что прямо актером заделался. А у меня пара клиентов появилась – совсем лишняя. Думал тебе перекинуть.

При этом Сэнсей прятал взгляд, так что даже простодушный Н. видел – не в клиентах дело. Очевидно, та женщина опять поманила, да не далась в руки, опять было пятичасовое телефонное объяснение с обещанием бросить мужа и уйти жить к Сэнсею, но не завтра, а годика через полтора.

Ему было искренне жаль Сэнсея, но не той жалостью, что побуждает к действиям. Он понимал, что приятель попал в ловушку, которую сам же и смастерил. Он, возможно, гонялся за недосягаемой подругой потому, что не умел обращаться с женщинами иначе, как с бабкой, матерью и племянницей. И поскольку признаваться в своих огрехах и прорехах Сэнсей не мог, скорее бы застрелился, то и выбрал бессознательно даму сердца, с которой заведомо ничего не получится.

– Спасибо, это было бы кстати, – беззаботно поблагодарил Н.

– Торопишься?

– Нужно еще переодеться.

– Я не помешаю.

Это означало: Сэнсей пойдет следом в фонвизинскую квартиру и заберется вместе с Н. в тесную каморку.

Переодеваться при нем Н. не хотел – достаточно того, что уже было. Что-то объяснить ему – не мог. Смешно, в самом деле, становиться в позу и произносить монолог о том, что тело Н. больше ему не принадлежит, пользоваться этим телом имеет право только одна женщина, да и про хрустальные венцы он не поймет.

– Я спешу, извини, – быстро произнес Н. Он боялся, что, если Сэнсей станет настаивать, возразить будет очень трудно, придется согласиться. Но он не хотел оставаться наедине с Сэнсеем.

– Зря ты так, – сказал Сэнсей. – Как у меня ума-разума набираться, так ты есть. А как от тебя что-то нужно, так тебя нет.

При этом он все же отводил взгляд.

– Извини…

– Да что – извини?.. Ты что, боишься меня, что ли?

– Нет, – соврал Н., подумал и поправился: – Да.

– Козел ты, – подумав, задумчиво произнес Сэнсей. – Раз в кои-то веки его попросили… Ну ладно… Пока.

Он повернулся и пошел к своей машине, припаркованной шагах в тридцати от дверей особняка. Н. невольно уставился ему вслед – и вдруг все понял.

Сэнсей прихрамывал. Н. знал эту его беду, сам не раз правил ему спину и высвобождал пострадавший во время давней аварии сустав. Сэнсей пришел за помощью.

Но, возможно, он обрадовался тому, что есть повод прийти за помощью. Не зря же он отводил глаза!

Н. прекрасно знал тело Сэнсея. Знал, что у того тоже выросли подкожные доспехи, причем увесистые. Он даже подозревал, что обострение болячки тем и объясняется, что металл, распуская по телу струнки, забрался куда не надо. А может, металл имел какой-то примитивный разум и рассуждал так: от боли Сэнсей будет злиться, будет презирать и ненавидеть свою слабость, но одновременно захочет и защитить ее – вот и будет металлу стимул увеличиваться в объеме, распространяться все глубже.

Н. молча смотрел, как Сэнсей с трудом усаживается в машину. Он и хотел помочь, и не на шутку боялся той прежней власти над собой, которую Сэнсей непременно захочет вернуть. Это было недопустимо. Даже если бы Соледад никогда не узнала об этом – все равно недопустимо. Это значило бы, поднимаясь на крутую гору к прекрасной вершине, остановиться на полдороге, шлепнуться набок и скатиться вниз.

Машина отошла от поребрика. Н. вздохнул и пошел в особняк – переодеваться и заступать на кавалерскую вахту.

Мысли, которых раньше и быть не могло, возникали, разрастались, выпускали длинные ветки, и Н., следуя по этим веткам, оказывался в совершенно неожиданных местах, в тех чуланах памяти, где хранится созревшая для помойки дрянь, однако выбросить невозможно.