Массажист

Он влезал в тесные штанишки, укреплял подвязки, а сам думал: что же такое помощь человека человеку? Есть ли для нее предел? А если есть – как его установить?

Он застегивал осточертевший парчовый камзол, выпускал на грудь кружева, а сам думал: если мужчина и женщина соединились так, что над ними повисли в небе два хрустальных венца, то к чему это их обязывает? Как увязать ремесло, требующее прикосновения к другим людям, со строгими правилами ношения подобных венцов?

И вспомнилась девочка с волчьей мордой на плече.

Была где-то грань, которую не следовало переступать. Но она просила помощи – а оказать эту помощь было так легко!..

Как же ее звали – Эйлинн, Эверинн?

Помог ли он ей тем единственным способом, который, он знал твердо, помогает всем женщинам?

И не была ли эта помощь воровством – взять то, что уже принадлежало Соледад, и бездумно отдать незнакомке?

Раньше, до Соледад, и вопроса бы такого не зародилось. Не раз и не два Н. вот так приходил на помощь незнакомкам – но что с ними было потом? Спасла ли хоть одну его мимолетная нежность?

Где следовало остановиться?

Он вспоминал слово за словом – и перевирал их нещадно. Девочка сомневалась в своей привлекательности и сперва впала в уныние. Потом могла прийти ненависть к тем, кто красивее, раскованнее, ярче. Потом много всяких неприятных вещей могло прийти – и все от неловких попыток спрятать свою слабость. И кольчужка, что разошлась во все стороны от волчьей морды, сделала бы девочку неуязвимой для сомнений, но счастья дать кольчужка не могла.

– Я знаю, что не умею брать и давать, вот в чем моя настоящая беда, – так, именно так сказала девочка. Почему это обязательно относилось к сексу? Это же относилось ко всему на свете!..

И что же натворил чудак, знающий только один способ исцелить женщину? Что на самом деле дал он этой девочке и что отнял у себя?

И ведь продолжалась такая амурная терапия по меньшей мере десять лет. Все это время Н. не принадлежал никому – и вдруг осознал это. Свобода, которая сперва именно тем и манила, что можно было не принадлежать никому, вывернулась наизнанку. Получалось, что все в жизни было не так. А вот пришла Соледад – и это стало видно…

Н. сидел в аристократическом интерьере с томиком пьес Фонвизина, изящный и томный, как настоящий французский маркиз, вот только не видел букв на раскрытых страницах. Ему было крепко не по себе. Он оказался в положении утопающего, у которого даже соломинки нет… разве что одно осталось, за что держаться…

Когда время дежурства истекло, он быстро переоделся, побежал в Интернет-кафе и отправил на номер мобильника Соледад эсэмэску. В ней было всего три слова: «Я люблю тебя». Не «люблю-целую», это словосочетание он сам не воспринимал всерьез, а три отдельно стоящих слова, имевших совсем иной вес и иную цену.

Он знал, что Соледад может со своего телефона выходить в Интернет, знал, что она догадается о способе отправки эсэмэски, поймет, что Н. сидит в Сетях и, если у нее есть время и возможность, отправит ответ Н. на мейл, нужно только немного подождать. Он уже несколько раз так делал – и получалось.

Беспокойство слегка отпустило. Он вышел из интернет-кафе и побрел куда глаза глядят.

– Я люблю тебя, – неожиданно сказал он вслух, как если бы колебания, распространившиеся по воздуху от его губ, могли достигнуть ушей Соледад. И вдруг понял страшное: обиженный Сэнсей может запросто рассказать Соледад все. И про девочку с волчьей мордой, и про себя.

Как он это сделает – Н. с перепугу даже не задумался. В конце концов, они сидели тогда, на новогодие, вместе на кухне, пили чай, разговаривали – может статься, Сэнсей сообразил, где и как ее искать.

Сам Н. не делал таких попыток – он сам себе поставил условие сперва стать достойным супружества с этой женщиной, довольствуясь тем, что она сама захочет ему дать. Она о себе сегодняшней почти не рассказывала – только о себе вчерашней. Так что он знал про музыкальную школу, любимые в отрочестве книжки, путешествие с классом в Пушкинские Горы, еще какие-то мелочи. Именно это, кстати, ему и было интересно. Свое собственное отрочество Н. помнил плохо – оно было скучным, учился он кое-как, с одноклассниками любви не получилось.

Обиженный Сэнсей мог бы рассказать Соледад про дачу и про все дачные шалости – начав с осенних, тех самых, что случились сразу после знакомства Н. и Соледад. Может быть, прямо сейчас и докладывает. Это означало бы полный крах. Ни одна женщина в здравом уме и твердой памяти не согласится на союз с таким экспериментатором.

Н. подумал, что следовало бы рассказать обо всем самому – и пусть решает. А не ждать, пока до нее дойдут сведения от кого-то. Может, вздохнет и простит? Если любит, конечно, и даже если просто хочет ответить любовью на любовь.

Но как рассказывать о таких вещах?..

Н. шел, и шел, и шел, точнее, улицы, договорившись, вели его, пока не привели на площадь. Там стояла церковь в лесах, издали даже было не понять, что за строение такое. Церковь воскрешали к новой жизни, в которую она должна была войти свеженькая, нарядная, со светлым надвратным образом.