Массена

— Гольт для меня загадка, — продолжал О’Конолли, — я долго присматривался к нему и не мог понять, что он за человек. Нужно сказать, что в то время, когда у вас на Массене готовилась забастовка, я часто бывал там. Я пытался уговаривать наших ирландцев бросить это дело, потому что оно уже тогда казалось мне очень подозрительным. Но с голодными и замученными и озлобленными людьми трудно было столковаться. И вот тогда-то я завел знакомство и с Гольтом. Мне казалось, что он главное лицо во всей этой истории. Мы с ним тогда много говорили, и он произвел на меня впечатление человека искреннего и убежденного.

Он, кажется, действительно верил, что пацифисты задушат войну железной хваткой. И я боюсь, что он разочаровался самым страшным образом во всем этом, когда узнал истину. А узнать ее он мог у следователя, когда уже сидел в тюрьме. Может быть, это и было причиной его самоубийства…

— Он имел тогда ужасный вид, — сболтнул Джек и сразу остановился, испугавшись излишней откровенности…

— Разве вы видели его тогда? Каким же образом?

— Так, случайно… — пробормотал Джек. — Я даже не вполне уверен, впрочем, что это был он…

— А может быть, он потому покончил с собой, что боялся случайно выдать своих товарищей. Упорно говорят, что допрашиваемых подвергают пыткам. Может быть, он верил этим слухам и побоялся за себя.

— А может быть, его убили в тюрьме? — промолвила Нора. — Почему непременно предполагать самоубийство?

Ирландец пожал плечами. Джек воскликнул с горячностью:

— Ах, нет! Он действительно сам покончил с собой…

У него так и вертелось на языке: «Я сам присутствовал при этом». Но сказать такую вещь было немыслимо!

— Вы думаете?

— Я это наверно знаю!

— Ну, пусть будет так. Во всяком случае, я советовал бы вам, мистер Швинд, как можно скорее покончить с вашими пацифистами.

— Да мне ничего другого и не остается, — признался Джек. — Они, пожалуй, еще раньше того сами прогонят меня…

Помолчав, он прибавил:

— Я не могу понять вот чего: как же это так, при таких громадных средствах, они пользовались такой трущобой, как «Аранджи»? Если бы вы только знали, какой это вертеп!

О’Конолли промолвил:

— Ну, у них были и другие вертепы, пошикарнее… Для вас с Гольтом «Аранджи», а для господина посланника и для господина Альберта «Палас-Отель» или «Астория»… Уж будьте в этом уверены!

Этот разговор произвел на Джека необыкновенное впечатление. Он почувствовал себя словно озаренным свыше каким-то светом. И в этом свете вся его предыдущая деятельность показалась ему ничтожной и гадкой. А сам себе он казался несчастным простофилей, которого водили за нос господа посланники, Альберты, Якобсоны и прочие германцы. Война войне! Вот тебе и война войне! Скучно и обидно быть дураком, которого дергают за веревочку и говорят: «Ах, какое у вас благородное занятие, гражданин Швинд!»

Джек не имел ни малейшей охоты возвращаться домой, т. е. в квартиру Шольца. После сегодняшней выходки на пароходе Шольц казался ему совсем неподходящим сожителем. Джек решил переночевать в знакомой гостинице в порту, где его хорошо знали, а на следующий день отправить посыльного за своими вещами, остававшимися у Шольца. Тем более, что лично принадлежащих Джеку вещей было совсем немного.

Увы, спокойно переночевать нынче Джеку не удалось. Едва он занял в портовой гостинице номер и улегся спать, как к нему постучались. Это был хозяин гостиницы, старый матрос Нэд Ленд.

— Мистер Джек, одевайтесь и утекайте! В соседней гостинице полиция. Сейчас придут к нам.

— Успокойтесь, дядя Нэд! — возразил Джек, только что укрывшийся одеялом. — У меня все в порядке!

— Утекайте, говорю вам! Вы славный парень, и мне не хотелось бы, чтобы вы попали на удочку. Дело в том, что ловят вашу братию! Германцев!

Джек понял и вскочил. Очевидно, шли аресты аранджистов и им подобных. Конечно, он был вне всякой опасности, потому что «Глориана» была с ним, но Джеку не хотелось подвергать старика-матроса неприятностям: если бы Джек «исчез» в момент появления полиции, то неизбежно начались бы вопросы, куда он девался, не помогал ли ему хозяин выскочить в окно, не спрятал ли его в подвале? Да и вообще, Джек находил такие исчезновения в последний момент рискованными («Глориана» могла свалиться с шеи). Всего лучше было одеться и на глазах у всех уйти…

Он так и сделал.

Было около часа ночи. Но две трети Нью-Йорка не спало. Ночные бары и пивные были полны посетителей. Джек зашел в таверну и там в табачном дыму, под гвалт и гомон продремал за стаканом кофе до утра, никого не удивляя и не шокируя. Таких дремлющих фигур, как он, была здесь не одна. В Нью-Йорке много бездомных…