Масштабная операция

Дав знак ожидавшим чуть поодаль бойцам, они двинулись дальше, однако загадочный рисунок не выходил из головы Константина Николаевича. Не прошло и пяти минут, как он воскликнул:

— А ведь изображение у валуна недвусмысленно намекает на элементарную логическую цепь.

— Да?.. Ну, поделись, коль есть чем…

— Вы разве забыли, что одного из двух оставшихся членов первой команды в бригаде называют Гроссом? Ведь это сокращенное от «гроссмейстера» — высшего спортивного звания в шахматах.

— Связь прослеживается. Только всего этого маловато для обвинения. Ты хоть уверен, что автор изображения фигуры Воронцов, а не сам Торбин? Там разве стоял чей-то автограф?

— Нет, конечно… — развел руками Сомов, но про себя подумал: «Всем известно, что Станислав скоро станет твоим зятем, вот и стараешься всячески отвести от него любые подозрения. Даже намеки на них. Хотя… в сущности ты прав, найденный рисунок — не намек, и тем более не улика».

Хорошо просматривающееся редколесье постепенно сменилось сумрачной чащей. Они немного сбавили темп, так как полковнику следовало тщательно осматривать тропу. Вскоре они, так же, как и два офицера первой группы, прошли мимо большого корневища, а чуть позже заметили натянутую над травой зеленую леску и успешно миновали опасное устройство.

А еще через несколько минут Юрий Леонидович остановился, нащупал рукоятку АК-105 и прошептал:

— Ну, вот. Сдается, мы на пороге долгожданной разгадки…

3

С какой именно стреляли дистанции, облокотившийся спиной о столетний бук Воронцов, разобрать не успел. Голова его резко дернулась вперед; длинные музыкальные пальцы, только что державшие у рта тлевшую сигарету, разжались; рука, упав, безжизненно повисла. Из отверстия в шее побежала вниз под камуфляжку темная струйка крови. Сашка медленно оседал к земле с дымившимся окурком в тонких и бледных губах…

Вскорости после выстрела к огромному буку вернулся Станислав. Он мимолетно глянул на забрызганный кровью ствол дерева, нашел в нем пулевое отверстие, прищурился и, оценив примерное направление, откуда она была выпущена, еле заметно кивнул. Потом склонился над товарищем.

— Циркач, ты живой? Циркач!? — потрогал он его плечо.

Не ответив, Александр уронил голову набок. Только теперь Торбин увидел рану на шее. Вынув из его губ дотлевавшую сигарету, он сделал глубокую затяжку и пульнул окурок в кусты.

Каждый судорожный выдох Александра сопровождался жутким клокотанием — кровь через поврежденную трахею попадала в легкие. Пуля вошла рядом с кадыком, а вышла сзади, выдрав приличный кусок плоти, по пути задев к тому же и шейные позвонки. В устремленных к командиру глазах угадывались удивление и неимоверная боль.

Опустившись на землю, Гросс потрогал его руку. Пульс становился вялым и нестабильным, дыхание давалось с трудом. Шансов у Воронца не оставалось — он умирал…

Капитан продолжал смотреть на Сашку. Тело непоседливого друга, бывшее всегда необычайно подвижным — словно на шарнирах, теперь смиренно и обездвижено покоилось рядом, прислонившись к толстому стволу дерева, и только нервная судорога мелко подергивала край нижней губы…

Стас провел ладонью по левому рукаву его камуфляжки, нащупал накладной карман, в котором спецназовцы носили индивидуальные перевязочные пакеты. Пальцы сами собой вытянули лежащий меж двух бинтовых валиков шприц. Нет, этот шприц был не из того набора, что хранился у каждого бойца в ранце. Некоторые офицеры бригады перед спецоперациями запасались шприцами с ядом для себя — их применение гарантировало мгновенную смерть, когда не оставалось патронов или уверенности, что умрешь сразу от последнего выстрела. Никто не знал, пригодился ли когда-нибудь яд — об этом могли рассказать лишь те, кто не вернулся с заданий.

С полминуты Гросс безмолвно наблюдал, как прозрачная смертоносная начинка продолговатого пластикового контейнера колеблется в такт каждому удару сердца…

Внезапно он почувствовал на себе пристальный взгляд Александра. Во взгляде, кроме удивления и боли, читался вопрос: «Чего ж ты медлишь, дружище?..»

Хорошо зная товарища, Станислав отвернулся и, покусывая губы, представил, что бы тот сказал, имей сейчас возможность говорить…

«Ты же догадываешься, как мне больно, — вдруг отчетливо прозвучал где-то в глубинах сознания его голос, — ты же знаешь, что это конец и по-другому не будет. Помоги мне! Не переживай и не вини себя. И я бы на твоем месте поступил так же. Не веришь? Легко. Честное слово — легко!»

Да, смерть всегда остается смертью. Но одно дело умереть рядом с тем, кого знал, с кем все делил поровну. Другое — лежать в луже своей крови, ожидая, когда придут и добьют полузвери-полудикари.