Масштабная операция

Ужинали в сумерках, разогревая пищу на костре, когда дым растворялся на фоне темно серого неба, а ночная мгла еще не подступила, чтобы предательски обозначить далеко видимые отблески пламени. Встречи даже с мирными гражданами, не говоря уж о вооруженных представителях обеих воюющих сторон, в их планы не входили — вторые сутки молодой мужчина и юная девушка негласно причисляли себя к нейтралам, не желая иметь дело ни с сепаратистами, ни с федералами.

Без особых приключений преодолев за это время около пятидесяти километров и оставив справа чеченское селение Итум-Кале, Торбин с Ясаевой вступили на территорию Ингушетии. Найдя приемлемое для ночлега место, остановились для последнего длительного привала.

Продуктов оставалось немного больше, чем требовалось — девушка отложила для завершающего дня пути две банки консервов, полбуханки хлеба, сахар и чайную заварку. Из остального можно было устроить целый пир, что бывшая подопечная эмира и решила заботливо сделать. Минут через сорок на «столе» источала мясной аромат тушенка, стояла открытая банка рыбных консервов, лежали три сваренных яйца, зелень, свежие огурцы, хлеб…

Гросс по-прежнему не баловал спутницу разговорчивостью, односложно отвечая на ее вопросы или попросту игнорируя их. Да и она, по мере приближения к цели многодневного похода — железнодорожной станции города Назрань, все более замыкалась, порой не произнося ни слова за несколько часов.

— Садись, все готово, — пригласила Анжела, так и не зная, как с недавних пор следует величать инструктора рукопашного боя.

Он уселся напротив и приступил к ужину. Вся трапеза прошла в безмолвии, лишь изредка прерываемом потрескиванием углей затухавшего костра, да криком невидимых лесных птиц.

— Анжела, — вдруг сказал он тоном мягким и нерешительным.

Успевшая отвыкнуть от его голоса девушка, вздрогнула. Он достал сигарету и не знал, как начать трудный разговор. Но все ж решился и произнес то, что томило, не позволяя иной раз, выдерживать ее взгляда:

— Я вот что хотел тебе сказать… Так уж получилось, что четыре года назад я тоже принимал участие в операции на окраине Урус-Мартана.

Выложив главное, словно сбросив с плеч тяжкий груз, он поднял голову. Признание поразило ее — замерев, она ждала следующих фраз…

— В общем… Одним словом, мне очень жаль, — продолжал Станислав, теребя так и не подожженную сигарету. — Никогда не поверю в то, что кто-то из наших летчиков специально целил в мирных жителей. Это глупейшая случайность. Но ты… Я понимаю, как нелепо и, наверное, неуместно сейчас просить прощения за свершившееся тогда… Но все таки, прости, если сможешь.

Она смотрела на него долго и пристально. Затем робким порывом коснулась кончиками пальцев его руки…

Спали они по разные стороны от теплого кострища, уложив под головы полупустые ранцы. Оружие всегда находилось под рукой, а сон обоих был некрепок — оба мгновенно пробуждались от любого постороннего шороха. И в эту последнюю ночь путешествия девчонка устроилась меж неприметных бугорков, свернувшись калачиком и накрывшись большим махровым полотенцем, взятым с собою в лагерь еще из дома. Стас скинул форменную офицерскую куртку, аккуратно сложил ее и, оставшись в застиранной пятнистой футболке, расположился в пяти шагах от попутчицы.

В этот поздний вечер он долго о чем-то размышлял, глядя на яркие звезды и пуская в темное небо невидимый сигаретный дым…

Очнувшись посреди ночи от чьего-то острожного прикосновения к щеке, спецназовец открыл глаза и схватил за руку человека, склонившегося над ним. Человек испуганно вскрикнул голосом Анжелы и без сил опустился рядом.

— Почему ты не спишь? Что с тобой? — удивленно пробормотал Торбин, ослабляя недюжинное усилие ладони и осознавая, что ненароком чуть не сломал девушке предплечье.

— Не знаю, — отвечала она. — Как-то нехорошо мне. Совсем нехорошо…

— Мы ночуем в лесу последний раз. Потерпи, завтра купим тебе билет — поезд идет до Нальчика не дольше трех часов.

— Я не об этом. Просто не понимаю, что со мной будет дальше. Никак и нигде не могу представить своего места…

Он уловил в ее голосе боль и отчаяние.

После неожиданно прерванного сна, глаза постепенно привыкли к темноте. Анжела сидела рядом, а Станислав продолжал держать ее руку и, удивительное дело, отнюдь не мертвой хваткой. Щека отчего-то сохраняла теплоту ее легкого, ласкового прикосновения.

Уложив девушку рядом, он заботливо накрыл ее форменной курткой. Та уткнулась в его грудь и сказала, нарушая запрет называть имя из прошлой жизни:

— Мне страшно, Сайдали. Такое впечатление, что кто-то украл мое будущее.

— Глупый ребенок. Уж не о «карьере» ли смертницы ты жалеешь? Разве у «ремесленников» этой профессии есть будущее? Смерть десятков ни в чем неповинных людей; сотни искалеченных судеб; наконец, твоя собственная смерть… В отряде Шахабова будущее таких как ты исчислялось днями. А теперь как раз и рождается твое будущее. Так что надо думать о начале новой и нормальной жизни, — подбадривал ее Гросс.

— А ты смог бы поменять свою профессию? — вдруг тихо спросила она.