Массовка

На своей шкуре Артемий успел ощутить полнейшую беспомощность, беззащитность и никчемность статиста. Его жизнь, которую он наивно полагал невероятно важной, вдруг обесценилась почти до нуля. А шли только первые сутки в массовке.

Артемий понял, что не может продолжать лежать на плоской доске и сел. Картежники рядом заржали: жертва предстоящего развлечения определилась. Что ж, сегодня похохочем.

Навязчивые мысли не оставляли. Какая связь между Павлом и Переходящим дорогу? На кого этот обезумивший олигарх хочет натравить полуэфемерного монстра?

Уже не важно. Поиски закончены. Нетрудно предположить, что раскрыв свое лицо, Хозяин тем самым подписал Артемию приговор.

Бред…

Артемий обхватил голову руками, и всеми силами гнал прочь тревожные мысли. Он чувствовал себя затравленным зверем. Он не знал, что делать – все его мироощущение разбивалось вдребезги о деревянные нары и силуэт крематория за окошком.

Все было неправильно…

– Чего такой пригруженный? – поинтересовался Тощий. Он тихо появился сбоку и уселся, скалясь на картежников.

Артемий не ответил.

– Знаю, отмутузили тебя урки. Но это же не смертельно. Поболит-поболит, да перестанет. Могли ведь и заточкой пырнуть – а это не впример хуже…

– При чем тут… – пробормотал Артемий. – Откуда в массовке урки? Специально завезли, что ли?

– Да кто его знает? – пожал плечами Тощий. – Кого только сюда не тащат. Киношников вот тоже со статистами смешали – поди здесь определи, где тут режиссер, а где говно на палочке. То и дело кто-то появляется, кто-то исчезает. А жить как-то надо. Человек не может просто сидеть, жрать и делать, что сказано. Кто сильнее – тот норовит ухватить куски пожирнее, работать поменьше и, желательно, командовать остальными.

– Зачем? – спросил Артемий.

– Ну, как же ты не понимаешь? Это придает вкус жизни, даже такой, как наша, – сказал Тощий. – Человек всегда хочет что-то из себя представлять. Даже, если оказался на помойке. Ведь и на помойке можно стать главным по распределению помоев…

– Я понял, – сказал Артемий. – Жить нужно в кайф. Знакомый лозунг.

– Ага… – кивнул Тощий. – Слышал, тебя сам Хозяин на процедуры приглашал?

– На процедуры? – переспросил Артемий.

– Ну, так мы допросы называем. Потому что это не совсем допросы – а какая-то хитрая промывка мозгов. Правду он ищет, видите ли…

– Забавно, – сказал Артемий.

– Ничего забавного, – хмуро отозвался Тощий. – Сгинем мы здесь с его чертовой правдой…

– А ты сам на этих процедурах бывал?

– Боже упаси! Да и зачем ему простой статист? Ему и без того есть, с кем позабавиться. Говорят, он своих школьных дружков пострелял недавно… Вон один сидит, глаза выпучил – ни слова из него не вытянешь.

– Вроде целый…

– Ага, а другой в изоляторе с прострелянной ногой. Хозяин – он лютый. Помяни мое слово: не для кино этот крематорий строится…

С другой стороны подсел Седой.

– Языками чешите? – с ленцой бросил он. – Ну-ну. А хозяин смотрит да посмеивается.

– Куда смотрит? – тупо спросил Артемий.

– Вон! – Седой помахал рукой небольшому темному отверстию в стене под потолком.

– А, камеры…

– Я чего подошел-то, – продолжал Седой. – Ты ведь у нас новенький.

– Ну?

– Вот тебя Камин и зовет пред ясны очи.

– Какой еще камин?

– Каминский его фамилия, вроде. Из крутых. Бугор наш. Любит, чтобы все у него под контролем было.

– Я никак не могу понять – массовка тут или, все-таки, «зона»?

Седой тихо рассмеялся:

– Весь мир, по большому счету, одна большая «зона». Вопрос только в масштабах и степени респектабельности.

– А если я не хочу с этим Камином общаться? – спросил Артемий.

– Дело твое, – пожал плечами Седой. – Тогда он своих «шестерок» пришлет. Тебе уже досталось от Крота и его дружков – неужто мало?

– Да нет, вполне достаточно.

– Вот, лучше сходи, ноги не отвалятся. Вон он, в самом начале барака сидит. Со старостой о чем-то беседует…

– Не могу я привыкнуть к этим баракам, уркам, старостам…

– Не волнуйся, – весело сказал Тощий. – Ко всему привыкаешь быстро. Сам удивляюсь…

Здесь, в элитном конце барака, что ближе к выходу, было сравнительно тихо. Статисты, видимо, тщательно берегли покой бугра. И в меру возможностей создавали особые условия жизни. Хотя непонятно, к примеру, насколько бугру лучше, если нары его поставлены не поперек прохода, а вдоль, отгороженные убогим паланкином из грязных простыней.

Надо думать, дело не в комфорте. Дело в статусе. Потому что так можно только ему – и никому более. Надо полагать, бугру подобная «элитарность» здорово греет душу.

Артемий не спеша приблизился к группке статистов, демонстративно рассевшихся на корточках посреди прохода. Те молча курили с видом полнейшего презрения к окружающему миру. Чуть в сторонке сидел и староста барака. Этот маленький щуплый человек успевший за короткий срок заслужить всеобщую ненависть, вместе с тем, внушал страх своей близостью к Хозяину и противоестественное почтение: староста отвечал за выплаты ежедневных гонораров.