Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе

о событиях в Новочеркасске перед ЦК КПСС. 10 июня 1962 г. Ф. Р. Козлов, судя по помете на докладной Ивашутина, устно докладывал Президиуму ЦК КПСС⁷¹⁰. Подробности подобных устных обсуждений и консультаций, как правило, навсегда остаются неизвестными историкам. Однако общей направление дискуссии известно. Как следует из протокола заседания Президиума ЦК КПСС № 35а от 10 июня 1962 г., на обсуждении информации Ф. Р. Козлова о событиях в Новочеркасске выступили, кроме самого Козлова, лишь три человека (А.Микоян, Ильичев и Хрущев). Остальные, а среди них были практически все участники будущего заговора против Хрущева, предпочли промолчать. В своих выступлениях организаторы вооруженного подавления новочеркасских волнений -Козлов и Микоян, а также сам Хрущева и его верный идеолог Ильичева, оценили свои кровавые действия кратко, но однозначно положительно:

«Хорошо провели акцию.

Другого выхода у нас не было.

Большинство поддерживает» ⁷¹¹.

Политический результат обсуждения на Президиуме ЦК КПСС очевиден. Коммунистические вожди, лично Н.С.Хрущев, дававший санкцию на расстрел, напуганные и озлобившиеся на свой народ, решили осудить «зачинщиков» «на всю катушку» и, продемонстрировав «строгость» к бунтовщикам, подавить очаг сопротивления в Новочеркасске зародыше. Широкой огласке дело решили не предавать, на многие годы «засекретив» даже сам факт волнений. Однако в Новочеркасске, где «секретить» было совершенно бессмысленно, решили устроить показательный процесс.

Учитывая, что никакой действительной «организации» в Новочеркасске не было, предварительное следствие и суд, получившие столь ясную политическую директиву, встали на путь фабрикации дел, а в число «зачинщиков» запихнули всех, кто попался под руку, особенно, если из них можно было слепить образ хулиганов, отщепенцев, паразитов и тунеядцев. Идеально на эту роль подходили люди с судимостями. Ими то и занималось в первую очередь следствие при фабрикации уголовных дел. «Я , - писал в одной из своих жалоб Е.Ф.Сильченков, - задал вопрос на суде обвинителю Кривошеину: «За что Вы меня судите?». Получил ответ: за то, что я когда-то был судим, значит я недоволен на Советскую власть, т.е. не подхожу ни к одному пункту кодекса строителя коммунизма»¹.

Следствие упорно цеплялось за любые доказательство того, что люди, избранные в качестве «козлов отпущения», организовывали или способствовали организации погромов. Для этого применялся несложный прием. Следствие постоянно возвращалось к обстоятельству, «важному для дела»: совершая те или иные действия (призывы к забастовке, демонстрации, требования о снижении цен и т.п.), подследственные уже знали о происходивших в других местах беспорядках и погромах. А раз знали, то «по существу (?!- В.К.) призывали к их активизации и расширению» , то есть действовали умышленно и злонамеренно. Жестокость приговоров, вынесенных участникам новочеркасских событий, во многом была «обоснована» именно этим абсурдным допущением. А в дополнение к нему беспредельные натяжки, связанные с обвинением части подсудимых в организации волнений. «За что дается срок 15 лет по статье 79, -спрашивал тот же Е.Сильченков. - За организованное вооруженное нападение на власть. А кто организовал?»⁷¹²

Кроме того в ход пошли приемы, вполне достойные сталинской эпохи. Так про Геннадия Гончарова стало известно, что он и его товарищ 2 июня «принимали участие в так называемой «демонстрации» и даже заходили в здание горкома партии»⁷¹³. Поскольку «практической деятельности Гончарова в этом не установлено», этот эпизод ему не инкриминировался. Но все-таки прокурор Шубников не удержался и предложил использовать эти сведения в суде хотя бы для отрицательной характеристики личности Гончарова.

Далеко не всегда следствие проявляло такую похвальную «сдержанность». Красноречив случай с Е.Левченко. Следствие явно игнорировало противоречия в показаниях свидетелей. Никто не отрицал, что какая-то женщина с балкона призывала к освобождению якобы арестованных рабочих из милиции. Однако в показаниях свидетелей явно были противоречия: возраст (то ли 30, то ли 40 лет), одежда (то ли черный жакет с цветастым платьем или черное платье, то ли красноватый джемпер или свитер). Одна из свидетельниц, сказала, что выступавшая была ее знакомой по имени Галя (Левченко зовут Екатерина)⁷¹⁴. Те, кто видел выступавшую с балкона женщину с близкого расстояния (А.М.Миронов, тоже выступавший с балкона, В.Д.Черепанов, вместе с ней участвовавший в нападении на милицию), так и не опознали в ней Левченко. Возможно речь вообще следовало вести о двух женщинах, отличавшихся и по возрасту, и по одежде. Недаром же Левченко признала себя виновной только частично. В любом случае, предварительное следствие в спешке обходило острые углы, прибегая мягко говоря к весьма странной логике: «Из показаний обвиняемого

Миронова видно, что в данном случае речь идет о Левченко, хотя Миронов на следствии ее и не опознал»⁷¹⁵.