Мастер

– Мы обнаружили два письма, и в обоих случаях свидетели признали свою руку. Одно – от Николая Максимовича Лебедева, адресованное Якову Ивановичу Дологушеву, с выражением благодарности за прилежные труды на кирпичном заводе, а второе – от Зинаиды Николаевны Лебедевой, на листке надушенной почтовой бумаги, с приглашением к ней домой, причем в письме указывается, что писано оно с благоволенья ее отца. Оба письма здесь у меня в папках. Они мне были переданы исправником Каримзиным из Киевской городской полиции, который нашел их в конторе кирпичного завода.

Полковник и прокурор сидели как статуи.

Следователь вновь обратился к Якову:

– По дате на письме молодой особы я заключаю, что оно было послано уже после описанного инцидента?

– Верно, ваше благородие. Я уже работал на кирпичном заводе.

– Вы ответили ей, как она вас просила?

– Я не ответил на это письмо. Сообразил, что неприятностей у меня хватало от самого моего рождения и незачем мне нарываться на новые. Если боишься наводнения, лучше держись от воды подальше.

– Некоторые замечания ее в беседе со мной, хоть и неофициального характера, подтверждают ваши слова. А потому, учитывая все обстоятельства – что нисколько не означает, что я одобряю ваше поведение, Яков Бок, – я буду рекомендовать прокурору, чтобы обвинение в сексуальных посягательствах не было вам предъявлено.

Он повернулся к помощнику, и тот начал быстро-быстро строчить.

Прокурор, побагровев сквозь бакены, подхватил портфель, оттолкнул стул и с грохотом встал. Полковник Бодянский тоже поднялся. Бибиков потянулся за водой и опрокинул стакан. Вскочил, стал носовым платком промокать пролитую воду, а Иван Семенович в смятении собирал бумаги и вытирал те, что подмокли.

Прокурор и полковник Бодянский, не проронив ни единого слова, мрачно удалились.

Когда он вытер всю лужу, следователь сел, обождал, пока Иван Семенович вытрет и разберет бумаги, и, хоть был смущен происшествием, снова взял свои записи, откашлялся и снова своим звучным голосом обратился к мастеру.

– У нас имеются законы, Яков Бок, – сказал он жестко, – направленные против представителей вашей веры, ортодоксов или отступников, которые подделывают или берут себе имя, иное, нежели означенное в официальном документе о рождении, с той или иной целью обмана; но поскольку поддельных документов в вашем случае не имеется и поскольку нет никаких данных о том, что вы прежде были замечены в подобных нарушениях, я был бы склонен не выдвигать против вас этого обвинения, хоть я, со своей стороны, как я вам уже докладывая, считаю ваш обман отвратительным, и только благодаря редкой удаче он не повлек за собой куда более предосудительных последствий…

– Премного благодарен, ваше благородие… – Мастер пальцами утирал глаза.

Следователь продолжал:

– Я буду, однако, просить суд вынести вам обвинение в том, что вы проживали в околотке, где запрещено жить евреям, за редкими исключениями, к которым ваш случай со всей очевидностью не принадлежит. Здесь вы нарушили закон. Это не особо важное преступление, но вы понесете наказание за нарушение закона.

– И меня отправят в острог, ваше благородие?

– Вероятно.

– Ах! И надолго в острог?

– Не очень надолго – на месяц, может быть, и меньше, – зависит от того, какой будет прокурор. Это вам послужит уроком, который вам решительно не помешает.

– И меня переоденут в тюремное?

– С вами будут обращаться так же, как со всеми заключенными.

Тут в дверь постучали и явился чиновник в мундире. И вручил конверт Ивану Семеновичу, который поскорей передал его Бибикову.

Слегка дрожащими пальцами следователь вскрыл конверт, пробежал написанный от руки листок, медленно протер очки и бросился за дверь.

Он так и знал, конечно, что так просто ему не отделаться, да вот мелькала мыслишка, что вдруг и отпустят, ну зададут взбучку, хорошую трепку и отправят в еврейский квартал – ох! как бы он туда полетел! на крыльях! – однако после первого разочарования Якову сразу полегчало. Хорошо, что дело еще хуже не обернулось. Месяц в остроге – это вам не год, а три недели – это и вообще пустяк; а если хотите, можно ведь и так посмотреть, что вам бесплатно предоставят еду и жилье. После того как он шел, закованный, по снежным улицам, под гул толпы, после страшных вопросов, какие вчера в камере задавал ему следователь, он ожидал несчастья, страшной беды. Теперь все уладилось. Собственно, обвинение не ахти какое, а там адвокат, глядишь, сумеет свести срок к неделе, а то и вовсе к нулю? Конечно, тогда прости-прощай кое-какие рублики из его сбережений – ведь вернет же их полиция, – но рубль он всегда заработаем не за день, так за неделю, за месяц. Лучше месяц попотеть ради рубля, чем месяц сидеть в тюрьме. И стоит ли беспокоиться из-за рублей? Главное – освободиться, а уж когда его освободят, Яков Бок не будет так по-идиотски относиться к закону.

Помощник следователя робко вытянул шею, прочитал записку, которую Бибиков скомкал и оставил на столе. Пробежав ее глазами, он туманно улыбнулся; Яков попробовал улыбнуться в ответ, но тут помощник смачно высморкался.