Мастер

Им оставалось только ждать. А потом пришло известие, что битва окончилась катастрофой и форт Вагнер по-прежнему в руках конфедератов. Ходили слухи, что бойцы 54-го в храбрости превзошли себя. И что многие погибли. Но никто ничего не знал о судьбе Уилки. Жаркими летними днями и ночами, так прочно связанными с ощущением счастья, с удовольствиями, вся семья не могла спать, их трапезы превратились в принужденные, неловкие сборища, и с течением времени стало понятно, что Уилки не мог выйти из той битвы невредимым. Иначе он уже дал бы им знать о себе. И они ждали, объятые ужасом.

Генри представлял себе тело брата, похороненное под грудой других тел в общей могиле, где нет даже дощечки с именем на месте его последнего успокоения.

– Для вашей матери это было бы самое страшное, – сказала ему тетушка Кейт. – Она продолжала бы думать, что он мог выжить, и каждую минуту ждала бы, что он вот-вот появится в прихожей – войдет тихонько, чтобы сделать ей сюрприз. Ваша мама никогда не перестанет надеяться.

Никто ни при каких обстоятельствах не упоминал об угрозе – или слухах об угрозе, якобы содержавшейся в манифесте Джеффа Дэвиса[52]: тот будто бы приказал повесить всех белых офицеров 54-го Массачусетского, если те будут захвачены живыми. Когда тетушка Кейт прочитала об этом в газете, Генри, уже успевший увидеть новость, заметил, как тетя поспешно унесла газету на кухню и спалила в печи.

Позднее они, конечно, узнали все страшные подробности битвы за форт Вагнер. Про то, как с каждым шагом ряды наступавших редели, как груды тел громоздились повсюду, про гибель полковника Шоу, которую Уилки видел своими глазами, про смерть его друга Кэбота Расселла, про то, как самого Уилки сперва ранило в бок и как потом картечь угодила ему в ногу. Как его, раненого, заметили двое санитаров и начали оттаскивать в безопасное место, а по пути одному из них, тому, что держал носилки позади, снарядом оторвало голову. Уилки стал свидетелем его мгновенной и ужасной смерти. Другой санитар дал деру. Уилки очнулся в палатке санитарной комиссии почти в трех милях от места сражения. Вскоре его перевезли в госпиталь Порт-Роял, который на самом деле никаким госпиталем не был – просто поле, усеянное тяжелоранеными и умирающими. Едва прикрытые тонким парусиновым пологом пациенты получали лишь минимальную медицинскую помощь. Уилки лежал там в полубреду, раны постепенно начинали гноиться, и не было никакой возможности послать весточку родным.

Его спасло чудо. Отец Кэбота Расселла поехал в Южную Каролину искать сына, убежденный, что тот попал в плен. И хотя старика уверяли, что сын его в той битве не выжил, мистер Расселл предпринял отчаянные, горестные поиски в палатках, где лежали раненые, и так он обнаружил Уилки, случайно заметив его среди других страдальцев. Он немедленно отправил телеграмму Джеймсам, сообщив, что не прекращает поиски собственного сына, однако проследит, чтобы Уилки Джеймса транспортировали домой. К началу августа мистер Расселл оставил тщетные свои поиски среди хаоса Южной Каролины и принял то, что ему говорили с самого начала: его сын погиб. Вместе с Уилки, лежавшим на носилках, он поплыл на корабле до Нью-Йорка. Инфекция Уилки все время прогрессировала, картечь, застрявшую в ступне, пришлось извлекать прямо на борту. Другая рана оказалась совсем рядом с позвоночником и воспалилась еще сильнее, но до нее было не добраться. Когда Уилки прибыл в Ньюпорт под неусыпным присмотром мистера Расселла, он был чуть живой. Носилки втащили в прихожую, но дальше доктор категорически запретил его нести. Семья сгрудилась вокруг Уилки, все вздохнули с облегчением, что он вернулся к ним живой, но осознавали, что, возможно, ему недолго осталось. Все понимали, что его выживание сейчас важнее всего на свете. Потом они заметили скорбное лицо мистера Расселла, и Генри наблюдал, как семейство старается не выражать слишком открыто радость или озабоченность исключительно нуждами Уилки на глазах убитого горем отца, только что вернувшегося с поля боя, на котором пал смертью храбрых его сын. В те первые часы, пока Уильям выслушивал инструкции доктора, чтобы лично ухаживать за братом, пока родители поочередно держали сына за руку и выпроваживали всех посетителей, пока тетушка и сестра бегали из кухни в прихожую с горячей водой, полотенцем и чистыми бинтами, Генри не сводил глаз с мистера Расселла, потрясенный его серьезной и непоколебимой кротостью и понимая, что тот совсем не так смотрел бы на больного, будь это его родная кровь. Мистер Расселл тихо и тактично ждал возможности уйти. Эта его тихая тактичность в конце концов изменила атмосферу, и все члены семейства поняли, что чувствует этот добрый, сердечный человек, потерявший единственного сына. Однако он держится, бесслезными глазами наблюдая, какое облегчение испытывает вся семья, и это осознание заставило каждого из них – заметил Генри – обращаться с ним осторожно и участливо.