Читаем Мастер дымных колец полностью

Один, что поближе, долбил по бронзовому барельефу "Инструкция для проживающих в эксгуматоре" и приговаривал: "Вот тебе философия нищеты, вот тебе нищета философии, вот тебе философия нищеты, вот тебе..." Пот катился с его одухотворенного лица, слезы капали из серых метафизических очей.

- И долго они так будут? - спросил землянин.

- Пока всю дурь не выбьют, - Синекура показал кривой желтый зуб.

- Можно, я с ним поговорю?

- Пожалуйста.

Варфоломеев подошел к ближнему и тронул его рукой.

- Господин философ!

- Да, - размахиваясь головой для очередного удара, откликнулся ортодоксальный диалектик.

"Бум-гр", - ухнула бронзовая инструкция.

- Что вы делаете?

- Наслаждаюсь.

"Бум-гр".

- Нет, серьезно, - настаивал звездный капитан.

"Бум-гр".

Философ собирался с мыслями, не желая с ходу обидеть незнакомца.

- Я выделяю идеальный дух, абсолютное духовное "я".

"Бум-гр", как бы подтвердила плита.

- Но каким же образом? - удивился Петрович.

- В момент удара материальное, суть низменное... Бум-гр... останавливается, а легковесный идеальный абсолютный дух... Бум-гр... по инерции вытекает наружу.

- Но разве легковесное обладает инерцией?

- Кто это? - вдруг спросил философ у Синекуры.

- Петрович, покоритель Вселенной, - пояснил Синекура.

"Бум-гр", хотела пропеть инструкция, но философ остановился и с интересом стал разглядывать Варфоломеева.

- Вы что, всю - целиком?

- В общем, да, - скромно ответил звездный капитан.

- Что же так быстро? - философ растерянно развел руками.

- Так получилось, - Петрович сконфузился.

- Подождите, чепуха. Вселенная бесконечна, в ней нет предела. Нет, я не в геометрическом смысле, я в смысле перехода количества в качество.

- Нет никакого такого перехода.

- Как так? - возмутился ортодоксальный диалектик.

- Не оказалось.

- Чепуха, бред. Это невозможно, потому что подло, противно, скверно, - аргументировал философ. - Есть же абсолютный дух, великая непознаваемая холодная идея, наконец, запредельные пространства. Неужели это все болезнь ума?

- Да нет ничего такого, - Варфоломеев улыбнулся. - Все прощупано, измерено, сфотографировано.

- Но копенгагенская школа... - хватался за соломинку диалектик.

- Разум слишком слаб и пресен, чтобы взбодрить Вселенную.

- Для чего же тогда нужен разум? И зачем тогда бессмертие?

- Я и сам не знаю, - признался землянин.

- Вот тебе нищета... Бум-гр... философии, вот тебе философия нищеты, вот тебе...

Бедный философ, подумал Варфоломеев, влекомый Синекурой дальше. Тот все больше и больше загорался туристическим энтузиазмом. Так добрый хозяин, показывая гостю осточертевшие, опостылевшие владения, вдруг оживает от восторга свежего удивленного взгляда.

Ядовитая изумрудная встретила их целым сонмом экологических интриганов, корневиков и почвенников, отчаянных технологических пуритан. Здесь вообще не было дверей и коридора, наоборот, весь этаж напоминал барак, или точнее, пустырь с утыканными то здесь то там языками костров, шалашами, среди которых бродили полуголые люди, прикрытые в срамных местах папиросной бумагой. Противоречивые запахи навеяли воспоминания о простых земных радостях. Под ногами, в песке, поросшем куцыми кустиками, равнодушно белели кости какого-то древнего животного. Одной такой костью женщина с плоской спиной помешивала в обгоревшей перевернутой половинке глобуса. Рядышком сидел на корточках жилистый мужик и сквозь восходящие от чана потоки наблюдал, не подступают ли к его бедному очагу враги или какие-нибудь захватчики. Обнаружив на изумрудном горизонте гостей, он приподнялся, крепко сжимая сучковатое кривое древко. Измученное простотой жизни лицо осветилось с потолка зеленым искусственным светом и стало символом смертельной любви к окружающей ветхий очаг среде. На подходе к костру Синекура слегка притормозил землянина и указал на пол. Здесь обнаружилось, что вокруг неказистого подворья с очагом, с небольшой кучкой хвороста, с двумя ночными горшками, едва удаленными от места принятия пищи, с ветхим дырявым шалашом и натянутой между ним и горбатеньким козлом для распилки дров бельевой веревкой, на которой покачивались белые квадраты папиросной бумаги, - вокруг всего этого великолепия почва была размечена. По вычищенному от пыли и грязи паркету тянулась меловая петля с пояснительной надписью - ГРАНИЦА. Внутри границы, на площади около десяти квадратных метров, образовалось напряженное подозрение. Женщина оторвалась от приготовления пищи и тоже подошла к самой границе, показывая всем своим видом свирепое сопротивление внешним силам. Варфоломеев оглянулся. На близлежащих жилых местах уже заметили гостей и теперь наблюдали оттуда, из-за собственных границ, за развитием событий на чужеземных территориях.

- Стойте! - мужчина поднял руку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези