Читаем Мастер дымных колец полностью

Плывут, плывут нескончаемым потоком государственные лица и лица ближайших родственников. Варфоломеев краем глаза разглядывает крепыша. Боится кого-нибудь в нем узнать? Сравнивает с официальными портретами. Похож и не похож. Сомневается, но не долго. Снова вспоминает о ней. Откуда она здесь? Почему? Зачем? И сознание его окончательно проясняется, случайные факторы выстраиваются в строгий логический ряд. Разве может присниться дважды один сон? Нет и нет. Ничто не повторяется, все происходит впервые и, следовательно, нет у всего законов, но и тем интереснее. Именно потому, что она здесь, это не сон. С того самого далекого дня, с той самой минуты он всегда думал о ней, каждый шаг, каждое малое шевеление совершалось под ее немеркнущим образом. Да, здесь нужен такой преувеличенно торжественный стиль. О, прекрасная гордая девочка, я пришел к тебе пешком. На мне оборванная рубаха, грязные, испачканные глиной брюки. У меня ноет спина, горят спекшиеся в кровь ноги. Душа моя поет, а в груди моей горит раскаленный угль. Жить не хочется без тебя. Приди, поцелуй мои сухие губы.

Из долгого приветственного хоровода появляется Соня.

- Здравствуй, брат мой.

Целует его в обе щеки, а после в губы. Окружающие замолкают и прилипают к центру зала, к полированному малахитовому столику.

- Ты все проверил? - шепчет сестра.

- Проверять нечего, ибо ничто не повторяется, а состоит из одного, отвечает Сергей Петрович.

- Узнай тогда одно, а после проверь, - просит Соня.

- Нельзя узнать одно, потому что одно - это я.

Все меняется, приходит в движение. Хлопают пробки шампанского, звенят серебряные приборы. Тосты, здравицы, поздравления в его честь, в честь великого космического подвига. В центре ночного праздника трое. За отдельным столом в окружении десятка официантов ужинают Соня, Варфоломеев и неизвестный коренастый человек. Соня необыкновенно весела. Она смеется, шутит и даже слегка пикируется с государственным начальством. Тот ухмыляется, странно перемежая легкомысленный разговор всякими восточными оборотами. Они вместе подтрунивают над Сергеем Петровичем, над его нарядом, вместе хохочут, вспоминая отдельные моменты из похода на крепостную стену. Варфоломеев же то и дело ловит ее взгляд, пытаясь разгадать хоть что-нибудь, и все больше и больше раздражается от громкого безудержного чавканья соседа. Тот будто не замечает, но ведет себя еще развязнее. Много пьет и, кажется, слишком быстро пьянеет. Даже берет Сонину руку и поглаживает до самого локтя.

- Я вам прямо, уважаемый, скажу. Если бы не возраст, ей-богу, породнился бы я с вами. Что за чудесная рука у вашей сестрицы, наклоняется, целует многократно.

Соня поудобнее протягивает руку и подмигивает Варфоломееву.

- Эх, сбросить бы годков пятьдесят, - мечтательно размышляет крепыш, не отпуская драгоценную ручку. - Что молчите, уважаемый? Поделитесь результатами эксперимента. Не жадничайте.

- Какими результатами? - Генеральный конструктор начинает закипать.

- Ну право, скромен, скромен ваш братец, - обращается человек к Соне. - Ведь он не просто герой, не просто гордость отечества, он теперь мировое существо, гражданин вселенной. Конечно, мы понимаем, что для вас звезда героя - все одно что спасибо. За такой-то подвиг не то что звезды, созвездия мало. Простите великодушно за нашу российскую бедность, дать многого не можем, но уж отнять-то... - еще раз целует руку. - Впрочем, нам чужого не надо. - Достает из-за пазухи ученическую тетрадь и протягивает Соне. - Возьмите, великолепная, это ваше. - Но едва Соня пытается взять дорогой предмет, тут же прячет обратно и облегченно вздыхает - Так и есть, она, она. Видел, как глазки загорелись, как сердечко забухало. Ай-я-яй, как же это у вас все сложно.

- Отдайте, - резко бросает Сергей Петрович.

Но государственное лицо не пугается строгого голоса. Поглубже запихивает тетрадь.

- Отдам. Придет время - отдам, и не только коншпект, кое-что поинтереснее отдам.

- Государственную машину, - подсказывает Варфоломеев.

- Эх, Чирвякин, разболтал, все разболтал, - крепыш с сожалением покачивает головой. - Дрянной оказался человечек, либерал, даром реабилитирован. Ну, да бог с ним. Именно машину, именно последний наш оплот государственной мощи. Знаете ли, приходит время раздавать камни. А, - вертит ржавым ключом, - черт с ней, не жалко. - Поворачивается к Соне.

Та снова весела и игрива.

- Сережа, поделись с товарищем по-братски.

- Чем же?

- Бессмертием, - торжественно шепчет государственное лицо. - Верю, верю в научное оживление. Потому и денег не жалел, все, все отдал под ваш секретный арктур. Теперь уж все отдам - все, слышите? Самоустранюсь, уйду на вечный покой. Да и много ли нам, старикам, надо? - смотрит на Соню. - А грудь, какие прелестные формы! - Привстает и целует в глубоко декольтированное место.

Соня закрывает глаза и обнимает седую государственную голову.

- О-ах, - проносится под высокими расписными потолками.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези