Мастер дымных колец

Почему же так получилось? Почему вокруг ни одной живой души, кроме старого чурбана Бошки? - размышляет Имярек. Все ушли, пропали, бросили. Скоро и мне отправляться за ними. Никого не останется в координаторной. Нет, останется один, Бошка. Старый дурак недавно вставил себе зубы и, следовательно, будет ждать до конца. Что же, и мне уходить? Но почему мне? Почему должен уйти я, а не этот дубина с метлой? Вдруг Бошка замечает в окне Имярека и корчит ему рожу с высунутым языком и оттопыренными ушами. Застигнутый врасплох, Имярек шарахается от окна. Нет, Бошка не дурак. Он прикидывается специально, но всем известно, сколько в нем упорства, самодисциплины и умения. Достаточно посмотреть, как он метет двор. Лучше него никто не метет двор. У него звенящая метла. От его метлы хорошо становится на душе у друзей, а у врагов сутулятся спины и пропадает оптимизм. Нет, Бошка не дурак, он дождется, пока уйду я, он не зря вставил золотые зубы, Бошка будет жить долго. Что с того, что он старше нас всех. Нет, не годами, а происхождением. Хитрец. Да, хитрецы - самая древняя порода. Вишь, как метет, брусчатка блестит, да и мусора не видно. В ящики складывает, на машинах развозит за город, а там закапывает. Там много места. Вначале некоторые возражали, зачем, мол, нам такая огромная свалка вблизи города. В центре и так не продохнуть, так еще мусорная вонь поднимается. Но Бошка знал свое дело. Бошка закапывал мусор, и на удивление всем из каждого отвезенного ящика вырастало три жирных кактуса. Так вокруг города появился кактусовый лес - наши легкие. Чище стал воздух в столице, чище стало в душах горожан. Правда, появилась легенда, черная ложь. Один умник - Бошка его потом нашел - распустил нелепый слух будто через сто лет зацветет кактусовый лес фиолетовыми цветами, испускающими зловонный газ фосген, и мало того, что население удушится, так еще придется уплатить большой штраф за нарушение женевской конвенции.

Да, Бошка, Бошка. Имярек опять подходит к окну. Внизу Бошка поймал крысу и теперь пытается наступить ей на голову подкованным каблуком кирзового сапога. Последняя крыса, замечает Имярек. Все остальные сбежали, осталась одна-одинешенька. Мещане, мелкие душонки, испугались за свою шкуру, слюнтяи. Сбежали. Ничего, обойдемся без них. Вырастут новые, свои, плоть от плоти, трудовая косточка. Они будут умнее, они поймут меня, они поймут, что надо было именно так поступать, а не иначе. Вот только Бошка... А что Бошка? Он тоже не вечен. Конечно, натворить чудес успеет. Как это Губернатор писал? Имярек вспоминает текст: "Он не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая которою можно покорить мир."

Крыса издает последний вздох, и Имярек поднимает взгляд над остроконечными крышами, туда, где зажглась вечерняя звезда Арктур.

4

Земной глобус так плотно опутан параллелями и меридианами, что создается впечатление, будто любые два географических пункта связаны упругими нитями, вдоль которых осуществляется непрерывная материальная связь. Между тем, параллели и меридианы суть воображаемые линии, и это доказывается хотя бы тем, как они беспрепятственно пересекают государственные границы без предварительного оформления виз, паспортов и таможенного досмотра. И все же приятно осознавать, что ваш город находится на одной параллели, например, с Парижем или Лондоном. Кое-кого согревают и такие параллели. Жители же Северной Заставы в темные осенние дни обращают свои взоры на юг, где, уцепившись за их меридиан, в умеренном мягком климате купается древний Южный город. Это вовсе не удивительно. Удивительно другое. В тот самый момент, когда Соня, бледная от волнения, спешила поделиться с отцом своим счастливым открытием и, подходя к дому, увидела в промежутке между двумя жирными свинцовыми тучами кусок раскаленного Солнца, в тот самый момент желтый шар ослепил осенним светом мелкие зрачки Шалопута. И тени их стали параллельны и указали на северо-восток.

Мужчина опустил глаза, подождал, пока очертания города приобретут естественные формы и побрел дальше вниз по левому берегу бульвара пирамидальных тополей. Там, внизу, где бульвар впадал в широкую улицу, излюбленное место всех патриотов города, на углу, не доходя до ювелирного магазина, приветливо хлопал дверьми дешевенький кафетерий. Этот клочок города назывался кафедрой. Здесь, вопреки названию, собирались поболтать и испить кофе не только студенты, но и люди менее утонченные - мещане, фарцовщики и свободные художники. Все в основном народ слабонервный и мнительный, поэтому кафедра привлекала к себе в поисках легкой наживы цыган. Рассредоточившись на подходах к кафе, они вылавливали из толпы зазевавшихся прохожих и за небольшую мзду утоляли свою извечную тягу к нарушению принципа причинности. Вот и сейчас, свободная в своей наглости старуха, напоминавшая со стороны огромную гору тряпья, схватила за руку задумавшегося гражданина и недвусмысленно предложила:

- Дяденька, позолоти ручку, а я всю твою жизнь нарисую.