Мастер Джорджи

Я никогда не чувствовал себя более уверенно, чем в ту нашу первую неделю в Константинополе, ибо ничто так не умиротворяет женщин, как вечные экскурсии, званые обеды и поздние светские ужины. Тут я, разуме­ется, исключаю Миртл, которая прилежно таскала де­тей на берег по утрам и вечерам, хотя это, кажется, сов­сем не так было для них полезно, как она воображала. Когда мы вошли в порт, Беатрис первая заметила мрач­ность атмосферы. Мне говорили, что султан издал приказ, согласно которому все суда должны сами уничтожать собственную копоть, — если так, эффект от его приказа был ничтожен. «Похоже на Ливер­пуль, — заметила Беатрис, — если на него смотреть с другой стороны Мерси» [9].

Удивительно, как быстро приспособились женщи­ны к новой для них обстановке. То, от чего дома они попадали бы в обморок, здесь им казалось не более чем оригинальным. Едва было установлено, что возвещавший каждый рассвет пронзительный вой — не жужжание гигантского москита, но призыв муэдзина к молитве, Беатрис тотчас потребовала открыть все ок­на, чтобы лучше слышать этот звук «До чего мелодич­но», — бормотала она в прямом несоответствии с ис­тиной. Даже гостиница — если точней, большой сарай, лишенный примитивнейших удобств, — не вызывала ни малейших нареканий.

Тут помогало, думаю, то обстоятельство, что все мы были, так сказать, в одной лодке, город кишел англича­нами, и в нашей лихорадочной суете мы не оставались одиноки.

Случайные знакомцы, которые в рассчитанных пределах отечества могли бы встретить разве небреж­ный кивок, здесь попадали в число сердечнейших дру­зей в течение суток.

— Но это же прощелыга, — сказал я Джорджу, когда он привел к нам за стол молодого человека, неприли­чие которого было крупными буквами написано на лбу. — Дома ты к нему на пушечный выстрел бы не по­дошел.

— Мы не дома, — отрезал Джордж. — И он, по-моему, забавный.

— У нее сомнительная репутация, — сказал я Беат­рис, когда, следуя примеру Джорджа, она завела тес­ную дружбу с некоей миссис Ярдли, прибывшей из Ан­глии в обществе гвардейского полковника. — Она с этим господином в явной связи, не осеняемой брач­ными обетами.

Но Беатрис сказала, что едва ли именно нам при­стало в нее бросать первый камень. И, признаться, мне нечем было крыть.

Военные известия озадачивали сбивчивостью. Сра­зу по прибытии нам рассказали о блистательной побе­де турок и заверяли, что угроза конфликта миновала, но на другой день оказалось, что герцог Кембридж­ский и лорд Раглан уже на пути к Мальте, с тем чтобы объявить войну. Многие среди нас — всё спекулянты, которых мистер Нотон служил ярчайшим образчи­ком — хотели верить последнему известию. Тем време­нем мы продолжали нашу увеселительную прогулку.

Из всех наших многочисленных забав танец дерви­шей ярче всего запечатлелся в моей памяти благодаря своей сверхъестественной глупости. Мы видели его в Пера, в маленькой, прилегающей к гарему мечети. Нам отвели места на галерее, и мы сверху смотрели на кру­жок мужчин, облаченных в долгополые одежды и ко­нусообразные шапки, скорее подобающие ведьмам. В середине сидел первосвященник — глаза закрыты, будто он спит, да и кто бы мог его упрекнуть за это? На противуположной галерее некто длиннобородый в шелковом платье решительно женского покроя (Беат­рис шепнула: какая прелесть!) бил в бубен, издавая по наитию дикие вопли. Час или даже больше мы осужде­ны были слушать их монотонные молитвы. Я уже терял сознание от скуки, как вдруг эти дервиши повскакали на ноги — все исполинского роста, — сбросили верх­ние одежды и обувь и начали плавно переступать, це­ремонно кланяясь первосвященнику и друг другу. А за­тем — ни с того ни с сего — кружиться, кружиться, как волчки. Ничего глупей и представить себе невозмож­но: они оказались в беленьких нижних юбочках и, с поднятыми над головой руками, больше всего напоми­нали гигантские кружащиеся колпачки для тушения свечей. И тщетны были все усилия угомонить зашед­шуюся в хохоте галерку.

Потом Энни, Беатрис и миссис Ярдли удалось по­пасть в гарем, где их принимала мадам Кязим, красив­шая свои вороные локоны под цвет куриной слепоты и прочитавшая, по слухам, целый французский роман, весь от начала до конца. Других женщин не наблюда­лось. Скоро рабыня подала воду в стаканах и блюдо с цукатами. За каковое угощение мадам Кязим потом, так и не подняв взора от книжки, истребовала мзды.