Мастер и Виктория

Исповедник стоял прямо передо мной. Я не видела его лица. Но слышала, как он несколько раз глубоко вдохнул, как на занятиях йогой.

- Ты заслужила наказание, - ледяной голос, но гнева больше нет. – Назови число от трех до семи.

- Семь, монсеньор, - спокойно ответила я, понимая, о чем идет речь.

- Ты слишком сурова к себе, - лед в голосе стал на градус теплее. – Достаточно пяти.

- Встань!

Послушалась. Противно дрожали колени. Но я стиснула зубы еще сильнее, не давая им стучать.

- Вытяни руки вперед. Ладонями вверх.

Мой худший кошмар воплощался наяву. Стало по-настоящему страшно. Словно Исповедник побывал у меня в голове. Благоговейный ужас охватил все мое существо, ноги подгибались, но я из последних сил цеплялась за остатки мужества и хотела принять свое наказание достойно.

- Посмотри мне в глаза.

Боже праведный! Меня словно окатило ледяным душем. Но на самом дне его золотисто-карего глаза светилось что-то, что придало мне сил. «Ты умница, Виктория… Кто-нибудь говорил тебе: «Я тобой горжусь?»

- Считай, Виктория!

Свист гибкого стека - и обжигающая боль вышибла слезы из моих глаз. Я сильнее сжала зубы, но взгляда не отвела.

- Один, - больше всего похоже на шипение.

- Громче, считай громче!

Снова удар. Белый всполох боли. Как же больно!

- Два! - выкрикнула и почувствовала облегчение.

Третий удар - и мне показалось, что на ладонях лопнула кожа.

- Три! – то ли крик, то ли хрипение.

Четвертый заставил меня дернуться, как от удара током.

- Четыре! – это уже вой раненого зверя.

Последний был самым ужасным. Может, потому, что был последним.

- Пять! – прохрипела я, сдерживая рыдания из последних сил.

Я не отвела глаз, не разрыдалась, не молила о пощаде.

Исповедник молчал. Я так ждала слов похвалы. Ради них я выдержала эту муку. А он молчал.

Безразлично отвернулся. Отошел к комоду. Выдвинул ящик. Достал что-то.

Я все также стояла, вытянув дрожащие от напряжения и пульсирующие от боли ладони.

Он подошел ко мне вплотную, взял в руки одну, жестом приказав опустить другую. Легко, едва касаясь, провел пальцами по горящей коже, втирая мазь. Повторил то же с другой.

Пристально посмотрел мне в глаза. Бесстрастный, ледяной. Неумолимый. Слезы рвались изнутри, заставляя губы дрожать, во рту было горько и отчаянно щипало в носу. И вдруг он улыбнулся.

- А ты гордая, – то ли похвала, то ли осуждение. – Но это не все твое наказание. На колени! Руки за спину!

Опять обжигающий лед.

На запястьях защелкнулись наручники.

- Посмотри на меня.

Подняла глаза, сморгнув пелену так и не пролившихся слез.

Жесткие пальцы сжали подбородок.

- О чем ты вспоминала, когда ласкала себя, Виктория? Отвечай! – бесстрастный голос, ни тени насмешки. И никаких шансов, что я смогу не ответить.

Меня захлестнул жаркой волной стыд.

- Вас, монсеньор, - прошептала я, опуская глаза, не в силах смотреть ему в лицо.

- Точнее! И я не разрешал отвести взгляда!

Веселые смешинки в золотистой глубине… ледяной холод серой стали…

- Во рту, - сама не поверила, что сказала это.

Едва заметная улыбка тронула строго сжатые губы.

- Ты вчера произнесла слово «служить», не понимая его истинного значения. Сегодня я покажу тебе, что это значит. А наказание твое будет состоять в том, что освобождения ты не получишь. Если посмеешь кончить без разрешения – будешь наказана. Жестоко.

Я нервно сглотнула. Как я могу этим управлять?!

- А теперь служи мне, Виктория! Так, как и хотела! - сквозь лед приказа – то ли насмешка, то ли предвкушение.

И я служила. Всем своим телом. Повинуясь ему радостно и беспрекословно.

На коленях с открытым ртом, направляемая его руками, то нежными, то жесткими, то ласкающими, то дарующими сладкую боль, его властным голосом, иногда прерывистым и похожим на рычание, когда он, взяв в кулак мои волосы, изливался в мое горло, распростертая под ним на кровати, с прикованными к изголовью руками.

Впервые с того дня, когда меня лишили девственности, во мне был мужчина. Он не был осторожен или нежен, скорее груб. Но я приняла его с благоговением. Он имел право на всё. Мой повелитель, мой Исповедник. Мой Бог.

Мое тело пело в его руках, как хорошо настроенный инструмент в руках музыканта, но за полшага до освобождения он оставлял меня жаждущую и истекающую от желания.

Когда силы покинули меня, он освободил мои руки, мягко растер запястья, внимательно осмотрев их. Укрыл одеялом.

- Можешь поспать, Виктория. Надеюсь, ты усвоила урок? Я могу оставить твои руки свободными? Ответь!

Я слышала его голос как сквозь толщу воды, глаза закрывались сами собой.

- Да, монсеньор.

Очнулась я от ощущения его ладоней на своем животе. Меня мягко, но бесцеремонно перевернули, словно куклу.

- Синяков нет, - казалось, он говорил сам с собой.

Прохладная ладонь провела по спине и остановилась в верхней части, слегка нажав. Вторая проникла под живот и приподняла бедра, которые через секунду легли на небольшую подушку. Снова мой зад оказался бесстыдно выпяченным вверх.

- Руки над головой! - тихо, но не оставляя сомнений, приказал он.

Шелк нежно скользнул по запястьям - он привязал мои руки широким шарфом к изголовью кровати.