Мастер и Виктория

Мной вдруг овладела дикая, почти неконтролируемая ярость. Этот похотливый самец с пивным брюшком и пухлыми липкими пальцами, не имел на меня никаких прав. И я не обязана была ему подчиняться!

Взвизгнув, словно разъяренная кошка, я полоснула его ногтями по щеке и, вырвавшись, выбежала из кабинета.

Пробежав по коридору до туалета, влетела в него и закрыла дверь на задвижку.

В выдраенном до блеска зеркале видела свое отражение – горящие глаза, искаженное ненавистью и страхом лицо, белые трясущиеся губы… Все… теперь меня вышвырнут вон. Слезы поднимались откуда-то изнутри, горячие и жгучие, но пролиться им я не позволила. Эта мразь не заслуживала моих слез. И пусть… пусть… Не умру с голоду. Вернусь к Зимину.

В туалете я просидела, видимо, довольно долго, так как в дверь постучали. Несколько раз судорожно вдохнув и выдохнув, открыла дверь и увидела перед собой Надежду. Захотелось умереть на месте от нестерпимого стыда.

- Мне, - запнулась, голос дрогнул, - собирать вещи?

- Зачем? – удивилась госпожа Бранд.

- Я же уволена? – глаз я поднять на нее не могла. Было нестерпимо стыдно и гадко, словно меня облили с ног до головы помоями.

- А есть за что? – ответила вопросом на вопрос Надежда и я, наконец, осмелилась посмотреть ей в лицо. Выражение было непроницаемым, но в уголках глаз притаилась улыбка.

Я молча хлопала ресницами. Госпожа Бранд кивнула мне, приказывая следовать за ней.

В приемной сидел Бородин, прижимая к щеке платок. Его лощеное пухлое лицо пошло красными пятнами. Увидев меня, он прошипел:

- Ну все, сучка, вылетишь отсюда.

- Виктория, - спокойно сказала Надежда, - иди, позови мне начальника отдела маркетинга.

Потом жестом указала Бородину на свой кабинет.

Когда я вернулась в приемную, то столкнулась с ним в дверях. Злой, красный как рак, он вылетел, брызгая слюной и матерясь.

Не чувствуя под собой ног, прошла к своему рабочему месту и не успела присесть на стул, как услышала по селектору спокойный голос госпожи Бранд.

- Виктория, зайди.

Я снова судорожно вздохнула и отправилась в кабинет Надежды, будто на эшафот.

Она сидела не за столом, как обычно, а в том самом кресле у окна. Задумчиво дымила тонкой сигаретой, изящно держа ее между ухоженными пальцами с безупречным маникюром.

- Сядь, - приказ был мягким. Но это был приказ.

Я неловко присела на самый краешек глубокого кожаного кресла.

- Ты думала, я тебя уволю, за то, что ты расцарапала морду этому …?

Впервые я слышала от госпожи Бранд ругательство. Молча кивнула.

Надежда стряхнула пепел с сигареты в бронзовую пепельницу с затейливой чеканкой и посмотрела на меня. Она была серьезна, но глаза улыбались.

- Я уволила трех твоих предшественниц, после того, как они переспали с Бородиным и прибежали жаловаться, когда он их вышвырнул наутро как использованные презервативы.

Посмотрела мне в глаза. Усмехнулась, затушила сигарету в пепельнице. Потом накрыла своей ладонью мою. Рука была теплой и сильной. Отчаяние, страх и стыд испарились куда-то, и мне вдруг стало жутко и весело одновременно.

- А ты молодец, - сказала Надежда. – К сожалению, Бородин мне нужен. Он хороший аналитик, и чутье у него прекрасное. А так, давно бы выгнала взашей. Эти ванильные мужики… Никаких тормозов, правил, рамок. Беспредельщики. Виктория, теперь ты понимаешь, почему я так люблю пороть мужчин кнутом?

Она рассмеялась, тихим приятным грудным смехом. Я тоже нервно хихикнула.

С этого дня наши отношения с госпожой Бранд стали более теплыми.

Спустя полгода я встретила в клубе Исповедника. С ним была новая сабочка. Хрупкая брюнетка с большими темными глазами, скромно потупившая взор. На ее изящной шейке поблескивал серебряный ошейник. Исповедник мягко мне улыбнулся и протянул свою прохладную твердую ладонь. Я уважительно ее пожала, а потом поднесла к губам. Когда я подняла глаза, мне показалось, что в его карем глазу блеснула слезинка. Но мне только показалось. Нижнюю свою он мне не представил, видимо посчитав это излишним. А я поймала себя на мысли, что завидую ей.

Этим же вечером я решила-таки разобрать свой заваленный письмами электронный ящик.

Позвала Алису, чтобы обсудить с ней возможные кандидатуры. Мы заказали еду из «Суши-хауса», сделали «Мохито» и веселились от души, читая письма от чайников, возомнивших себя мастерами. Некоторые прямо начинались с фразы: «Сука, встань на колени, пока читаешь это письмо». Был даже любитель исконно русских развлечений с розгами, вымоченными в рассоле, и сессий, проводимых в русской бане.

Из почти полсотни подобных манифестов мужественности и доминирования по-настоящему нас заинтересовали только три.

Одно письмо было подписано ником Вольф. Сухо и кратко он сообщал, что он зрелый, уверенный в себе мужчина, любящий жесткое доминирование, гетеросексуален, моногамен, не приемлет публичного унижения и не склонен к садизму. В своей нижней ценит уважительность к господину и самой себе, а также беспрекословное послушание. Склонен к неизменным ритуалам. Прилагавшийся список жестких ограничений почти в точности повторял мой.