Мастер и Виктория

- Хороший ответ, - голос слегка смягчился. – Пока не желаю. Но завтра же ты сведешь эту татуировку! А сейчас получишь пятнадцать ударов плетью.

- Спасибо, Мастер, - ответила я, глотая слезы. Свою любимую плеть-змейку с металлическим наконечником он применял на мне только однажды, в самом начале. И лишь для того, чтобы проверить мой болевой порог. Он был предпоследним по степени воздействия девайсом. Последним был только тяжелый африканский кнут, который Мастер признал для меня неприемлемым.

Мастер любил бить меня пристегнутой за руки к цепям в потолке. Причем если я крутилась и пыталась уклониться, он начинал отсчет сначала. Поэтому я отчаянно пыталась удержаться на месте, едва дотягиваясь до пола пальцами ног.

Мой истошный крик-хрип «пятнадцать» был последним, что я помнила. Потом отключилась.

Очнулась в кровати в комнате, определенной для меня Мастером. Незнакомая мне женщина лет пятидесяти, тихая и ласковая, нежно, едва касаясь теплой ладонью, мазала чем-то мое истерзанное тело. По ощущениям с меня спустили кожу.

- Ничего, девочка, ничего. Только синяки. Кожа не повреждена, – она ворковала надо мной, как над младенцем.

Я лежала на животе совершенно беспомощная. Голова кружилась. Нестерпимо хотелось пить. Я облизала сухие губы.

- Ох, сейчас.

Она помогла мне повернуть набок голову и поднесла к губам трубочку, вставленную в стакан. Я с наслаждением втянула в себя содержимое. Апельсиновый фреш. Как вкусно.

- Ну все, поспи, детка. В два я принесу обед. Отдыхай.

Я пролежала почти сутки. Когда покинула дом Мастера, первым же делом поехала в салон и свела татуировку. Это оказалось больнее, чем ее накалывать. Но это была ласка по сравнению с моим наказанием. А мастер в тату-салоне был в шоке от сине-черных рубцов на заднице.

Перенесенная мною боль всегда была адекватна удовольствию. И в следующие наши выходные я испытала невероятный по глубине и силе сабспейс.

Мастер всегда был справедлив. Только мыслил иногда иными, не доступными мне, простой смертной, категориями. Да я и не пыталась понять его логику. Вопросы «за что?», «отчего?» и «зачем?» даже не рождались в моей голове. Я без колебаний и сомнений принимала все, что он мне даровал.

Я была его нижней почти два года. Он никогда не хотел никого, кроме меня. И я не искала никого, пока он был моим Господином. Наверное, каждый саб на свете предназначен своему Мастеру. А каждый истинный Мастер ищет своего единственного саба. И я была уверена, что мы с Мастером именно такая пара. Но, к сожалению, сказки не выживают в реальной жизни.

Мы расстались после того, как он предложил мне лайф-стайл. Быть его собственностью двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Я думала до следующих выходных. И отказалась. Я не была готова полностью отречься от своей личности, без остатка раствориться в своем Мастере. В ответ он написал мне сухое и короткое письмо на электронную почту, в котором сообщал, что расторгает со мной договор. Я так и не осмелилась спросить его, почему, после моего отказа практиковать лайф-стайл, он не захотел продолжать наши отношения на прежних условиях. Больше я ни разу о нем не слышала.

После разрыва с Мастером я больше ни с кем не практиковала Тему.

Принять наказание, боль от других, не его, рук казалось мне кощунством. Я, словно одержимая, продолжала хранить ему верность. Ванильные отношения меня не прельщали уже давно. А в Теме я хотела быть только с ним.

Ломка была страшной. Как у настоящего наркомана. Я снова перестала есть и говорить, сидела одна в пустой темной квартире. Алиса, к тому времени уже носившая своего первенца, пыталась говорить со мной, вытаскивать меня из дома, даже предлагала устроить совместную дружескую сессию с ее мужем. Я продолжала тупо молчать.

Я ходила на работу, машинально выполняя свои обязанности, как бездушная кукла. Надежда, конечно же, заметила мое состояние и попыталась поговорить. Но даже ее авторитет не смог пробить ледяной панцирь, в который я спряталась от всего мира.

Один раз звонил Зимин. Я не захотела говорить с ним, просто бросив трубку. Потом написала ему письмо с просьбой удалить информацию обо мне в его картотеке.

Я никогда не задумывалась о самоубийстве. Не то чтобы я была религиозной и считала его смертным грехом или боялась попасть в ад. Напротив, была глубоко уверена в том, что никакой высшей силе не по зубам придумать что-то хуже обычной человеческой жизни. Просто я считала смерть слишком легким выходом.

Не думала я о смерти и в тот вечер, когда не могла уснуть, вцепившись зубами в подушку и тихо подвывая от боли, которая разрывала мою грудь. Я опять ненавидела себя. Лютой ненавистью. За свою трусость, за свое малодушие. За то, что отказалась принадлежать своему Мастеру. И теперь кто-то другой служит ему, моему божеству. За что я цеплялась? Что такого ценного я боялась потерять? Я была никем и ничем. Пустой пивной бутылкой, выброшенной на свалку. И теперь, то божественное сияние, что могло наполнить меня, превращая в нечто прекрасное, навсегда погасло.