Мастер карнавала

«Нет никаких свидетельств прижизненного обезображивания тел. Практическое отсутствие крови на месте преступления дает основание полагать, что обе жертвы были сначала задушены, а волокна, найденные на содранной коже шеи, подтверждают, что орудием убийства были галстуки, завязанные на горле. На галстуке, найденном на месте первого убийства, обнаружены микроскопические волокна, цвет и состав которых являются необычными: голубой войлок. Преступник частично раздел и перевернул лицом вниз мертвых — в этой позе они и были позднее обнаружены — и вырезал кусок мышечной массы из верхней части правой ягодицы. В нанесении этого повреждения явно прослеживается какой-то особый смысл. Преступник производит это иссечение не случайно, а целенаправленно. Представляет интерес количество изъятой мышечной ткани. Тщательное измерение размеров раны позволяет точно определить ее вес. В первом случае это было 470, а во втором — 400 граммов. Схожесть веса изъятых убийцей кусков представляется слишком очевидной, чтобы иметь случайный характер, что позволяет предположить наличие у преступника навыков взвешивания. Кроме того, разрезы сделаны уверенно и одним движением, не отрываясь. Эти два факта указывают на то, что преступник может иметь отношение к работе, связанной со взвешиванием мяса, то есть осуществляемой, например, на бойне, при мясозаготовках или фасовке мясных продуктов. Точно так же не исключено, что он может оказаться хирургом или каким-нибудь другим специалистом с медицинской подготовкой.

Количество иссеченной мышечной массы может быть значимо и само по себе. В каждом случае вес был очень близок к 450 граммам, что составляет один фунт, являющийся единицей массы в Великобритании. Это не означает, что убийца обязательно является иностранцем, — скорее, „фунт мяса“ представляет собой метафору и символизирует восстановление справедливости (как в пьесе Шекспира „Венецианский купец“) через наказание жертв. Это может свидетельствовать и о том, что убийца был знаком со своими жертвами.

Идентичность действий преступника в обоих случаях указывает на то, что убийства совершены одним и тем же человеком. Это, а также отнюдь не случайно оставленный на месте преступления галстук вкупе с ярко выраженной психосексуальной ненавистью к женщинам подтверждает, что мы имеем дело с серийным убийцей».

Фабель еще раз пролистал дело. У «Бабьего» четверга было и другое название: «Скоромный» четверг. День, посвященный чревоугодию.

— Нет, дорогой коллега, — пробормотал Фабель, повторно рассматривая фотографии с места преступлений. — Наш друг не собирает сувениры для коллекции. Он голоден! Этот фунт мяса не трофей, а еда!

10

Они стояли и смотрели на три пластиковых пакета на столе Анны. В одном был старый «вальтер-Р4», в другом — сверток с деньгами, а в третьем — большая потрепанная книга. Все пакеты были запечатаны и имели синюю наклейку, указывавшую на принадлежность содержимого к вещдокам.

— Мы нашли это возле магазина, — пояснила, указывая на книгу, Анна Вольф, руководившая следствием. — Философия. Чорба изучал ее: во всяком случае — когда-то.

Фабель молча смотрел на вещдоки.

Анна вкратце описала произошедшее в магазине. Согласно показаниям кассира-турка, Брайденбах, выполняя свой профессиональный долг, погиб, отказавшись выпустить грабителя на улицу с оружием в руках. Турок также сообщил, что погибший полицейский подсказал ему идею наброситься на Чорбу, заявив преступнику, что тому не удастся застрелить их обоих. Когда Тимо начал беспорядочно палить по Брайденбаху, турок выскочил из-за прилавка и сбил его с ног. Сейчас Чорба с разбитым и распухшим после столкновения с турком лицом находился в камере. Обезоружив наркомана, турок бросился к Брайденбаху, но тот был уже мертв. Он признал, что, убедившись в смерти полицейского, не выдержал и избил плакавшего как ребенок грабителя рукояткой пистолета.

— Никак не могу в это поверить, — с тяжелым вздохом признался Фабель. — Он был там. Я имею в виду Брайденбаха и происшествие с Айхингером. Тот самый боец МЕК, что пошел со мной в квартиру. — Он скорбно покачал головой. — Я вел себя как идиот… Я обращался с Брайденбахом так, будто он не был таким же полицейским, как я, только потому, что он выступал в качестве эксперта по огнестрельному оружию. Я ошибался. Он прежде всего был полицейским, а потом уже оружейником.