Мастер-класс 01. Кинодраматургия

А не обращали ли вы внимания, где стоит церковь, в которой отпевает Хома панночку? Она стоит на горе. А что это за гора? Это гора страданий, во всяком случае, для Хомы. С одной стороны, это Лысая гора, где происходит шабаш нечистой силы; с другой стороны, это Голгофа, где Хома принимает свою смерть. То, что Гоголя разодрало, разорвало, уморило и сгубило, — это разрыв между христианским и языческим началом, между аскезой, которую требует христианство, и красотою языческого мира, к которому Гоголь всегда стремился. Все это изображено в этой сказочной повести, уведено в контекст, там же зашифрованы отношения Гоголя с женщиной и тот конфликт, который был в душе человека, который хотел быть аскетом, но на самом деле был язычником.

В «Вие» очень силен этот эротический момент. Вы помните рассказ псаря Микиты? Как он возился в амбаре, и вдруг вошла панночка и сказала: «А дай-ка я положу на тебя свою ножку!» — и вдруг задрала подол платья, и увидел он ее полную нагую ножку, и так страсть его и обуяла, и сказал он: «Да что там ножку, да сама вся садись на меня!» Села она, и полетели, где они были — неведомо, но только после этого стал сохнуть мужик, чахнуть. И вошли однажды на псарню и увидели вместо псаря горстку пепла. Сгорел казак... Пропал ни за что. Финал повести здесь особенно красноречив. Два приятеля Хомы рассуждают о том, что случилось, почему он погиб — да потому что испугался. Что он, разве не знал, что каждая баба на киевском базаре — ведьма? А с ними можно бороться лишь тем, что плюнуть им на самый хвост...

То, что я вам рассказываю, имеет отношение к сюжету, к смысловому наполнению фабулы, и это более высокий слой профессии драматурга, с которым сейчас, к сожалению, мало кто может работать. Часть людей просто не ставит себе таких целей, а другая часть не знает, как к этому подступиться. Кинематограф становится примитивным.

Кстати, у крупных художников существует сквозной сюжет (смысл), повторяющийся из фильма в фильм. Подобный сюжет вычленяется в фильмах Хичкока[19], во всяком случае, в картинах, которые созданы им в Америке в 50-е годы. Это тот же самый любовный сюжет, когда любовь является фонариком, путеводной звездой, разрывающей паутину этого мира, которая соткана изо лжи и преступлений. Если вы посмотрите картину «Головокружение», то увидите, что вся картина — это боязнь любви со стороны следователя Скотти, с одной стороны, и со стороны Мэдлин, подставной жены Элстера, — с другой. Боязнь любви, по позднему Хичкоку, — это боязнь правды. Если вы пересмотрите картину «Птицы», другой шедевр, быть может, несколько недо-выраженный, то вы увидите, что птицы перестают быть агрессивными, когда в конце мать и любовница сына матери жмут друг другу руки на крупном плане. Их вражда прекращается из-за чувства взаимной симпатии. Вот тогда птицы перестают нападать. Хичкок делает христианские любовные истории в обличии триллера.

Сюжет, таким образом, не равен фабуле, он больше ее, хотя существует внутри нее.

Онтология.

Сюжет прячется в фабуле подобно тому, как в кожуре арбуза прячется-кроется красная сладкая мякоть. Но часто мы едим зеленые недоспевшие арбузы и, кажется, к этому уже привыкли.

И есть самый высший слой профессии драматурга — онтологический. Я абсолютно уверен, что по принципам драматургии соткан этот мир и соткана каждая человеческая жизнь. Я убежден, что жизнь каждого человека по завязкам, которые совершены в молодости, можно просчитать до конца, предсказать развязки. Здесь мы вступаем в зыбкую, мистическую область, но она имеет отношение к теории драматургии. Например, если человек всю свою юность играет в дуэли, и о нем говорят: «Ну у нашего Сашки что ни день — то дуэль, но, слава богу, они все оканчиваются ничем», — то есть абсолютная вероятность того, что когда-нибудь состоится серьезная дуэль и что те игровые пули, которые были запущены в начале композиции жизни человека, долетят в конце в виде вполне серьезных кусочков металла, разрушающего жизнь. Или же, например, я в юности соблазняю чужих жен, есть у меня такой вот спорт, и я почетный член клуба Playboy или Penthouse... Опять же, есть полная вероятность, что к концу жизни некто соблазнит мою жену и соблазнит так, что мало не покажется.

Мои слова, возможно, звучат лапидарно и цинично. Но цинизм мне сейчас нужен лишь для того, чтобы вы более точно ухватили мою мысль. Я преклоняюсь перед Пушкиным как человеком, с которого почти все началось и на котором, по-видимому, сошлись какие-то космические лучи. Господь навел на него фокус своих линз, и человек сгорел.