— Вы, возможно, почувствуете некоторое давление, — сказал мне коротышка, сунув руки, затянутые в латексные перчатки, под бумажное полотенце и начиная на ощупь меня обследовать. — Матка в хорошем состоянии, — комментировал он, — есть, правда, небольшой загиб. С яичниками, похоже, все в порядке.
Пока он исследовал мою плоть изнутри и снаружи, перед моим носом то и дело мелькала вышитая на кармашке медицинского халата фамилия:
Возле своего локтя на столике я заметила стальной поднос и на нем стерильную упаковку из числа тех, которые следует разорвать непосредственно перед использованием того, что внутри; я не раз видела нечто подобное — из таких упаковок врач извлекал, скажем, расширитель, или палочку для взятия мазка, или еще какой-то инструмент разового пользования. Алекс, с треском натянув пару латексных перчаток, уверенным жестом разорвал мешочек, как делал это, должно быть, тысячи раз до этого, и извлек оттуда пакетик из фольги, в котором хранился яд.
Хотя на пакетике было написано просто:
Я кашлянула и робко спросила:
— Нельзя ли мне стакан воды, прежде чем мы начнем? Пожалуйста!
Медбрат Мендер улыбнулся.
— Конечно, дорогая. — И вышел из комнаты. Алекс тут же отвернулся от меня и стал говорить по телефону, так что я успела вытащить правую руку из-под бумажного полотенца и, затаив дыхание, нажать на кнопку…
Алекс резко вскинул голову, обернулся, и улыбка, с которой он только что разговаривал по телефону, сползла с его губ.
— Какие-то проблемы?
— Нет. Просто у меня рука затекла.
И тут он принялся меня ощупывать, пробираясь вверх по внутренней стороне бедра.
Я гневно расширила глаза.
— Прекрати!
Он прекратил, но только для того, чтобы запереть дверь. А потом снова вернулся ко мне и наклонился к самому моему лицу, и я почувствовала запахи крема после бритья и трубочного табака, которые почти заглушил мощный запах мыла, когда он стащил с рук перчатки.
— Неужели ты действительно холодна как рыба? Малколм постоянно об этом твердит. — Одна его рука снова скользила по моему бедру, но уже без перчатки, а второй рукой он буквально пришпилил меня к поверхности стола. — Спорить готов, что он был не прав.
Бумажное полотенце смялось в комок, когда я резко дернулась вбок и выбросила левую руку, надеясь кулаком попасть Алексу в лицо. Он поймал мой кулак в воздухе, словно какой-то воздушный шарик, а не комок живой плоти, и с силой его стиснул. Больно. Ужасно больно.
— Отпусти. — И я услышала, как жалко, как слабо прозвучал мой голос. Я снова дернулась, и Алекс рассмеялся.
— Да отпущу я тебя. Отпущу до самого Вашингтона. — Он освободил мою несчастную руку, подошел к двери, отпер ее и, повернувшись к раковине, принялся снова мыть руки. Вода все текла и текла, и мне уже стало казаться, что он пытается соскрести с себя даже само прикосновение ко мне. Затем он высушил руки и натянул свежие латексные перчатки. — А ведь я могу сделать тебе очень больно, — шепнул он мне на ухо, разрывая стерильный пакет с расширителем. — Я могу, например, проткнуть тебе стенку матки или ввести тебе туда нечто такое, отчего твои внутренности будут гореть огнем. Я могу сделать с тобой все что угодно, а ты даже и понять ничего не успеешь, пока не станет слишком поздно. Я могу даже заставить тебя совсем исчезнуть.
Вот это правильные слова. Именно так называется то, что я бы и сама хотела сделать сейчас, если бы у меня хватило сил. Но единственное, что я сейчас могла, это думать — о Розарии Дельгадо, о Джо, о ребенке Джо, которого я заставила
Мендер наконец вернулся. Он поднес к моим губам бумажный стаканчик с водой и ласково сказал:
— Вот, дорогая, пейте. Аккуратно, не торопитесь, маленькими глоточками. — Он положил свою прохладную руку мне на лоб, и это, как ни странно, меня успокоило. Как только я сказала, что напилась, он забрал стаканчик и попросил меня немного сдвинуться вниз, и сразу же ноги мои как бы сами собой оказались закреплены в стременах.
— Это займет меньше минуты, — сказал мне Алекс и ловко вставил расширитель, искусственно меня перед собой раскрывая.
Я лежала неподвижно, сознавая, что впервые в жизни позволила, чтобы над моим телом совершили насилие. Что ж, в определенном смысле я это заслужила.
Глава шестьдесят вторая
ТОГДА: