Мастер. Размышления о преображении интеллектула в просветлённого

Фэн знал его обстоятельства. Если вы осознаете, как же вы упустите это знание? Фэн знал, что Гу Шань созрел... поэтому он внезапно встал и крепко сжал его со словами: «Что это?». Это и было раскрытием: Когда он отпустил Гу Шаня, тот был полностью просветленным. Ничего особого не произошло; просто мастер знал, ученик знал, что нечто приблизилось к кульминационному пункту. И мастер сжал ученика крепко и сказал: «Что это?» Это не вопрос, на который отвечают; это вопрос, который раскрывает новое измерение в ученике. Когда он отпустил Гу Шаня, тот был полностью просветленным — он даже забыл свой постигающий ум. Переживание было до того грандиозным, великолепие было до того переполняющим, что он даже позабыл оказать почтение мастеру или высказать подходящие слова для выражения своей признательности. Он просто взмахнул своей поднятой рукой. Взмах рукой — это немое выражение того, что: «Я уловил! Ты достал меня в один миг — это случилось!».

Он только взмахнул поднятой рукой, ничего больше. Фэн спросил: «Ты не выразишь какой-нибудь принцип?» Но там полное молчание, история закончилась. На вопрос мастера: «Ты махнул рукой, это хорошо. Но не выразишь ли ты некий принцип того, что ты понял, испытал?» — ученик не ответил. Ответа нет! Он, очевидно, стоял перед мастером, сам, будучи ответом, — его безмолвие, его радость, его внезапное раскрытие... Его безумный жест — взмах рукой — просто указывает, что это за пределами ума и за пределами его постижения... какой принцип? — есть только безмолвие, и нет принципа.

Это нечто редкостное; только дзэнская история может оканчиваться таким образом. Мастер задает вопрос, а ученик остается молчаливым — это и есть ответ. Если бы он заговорил, то мог бы получить хороший удар, потому что его говорение показало бы, что он упустил что-то, что ему не удалось раскрыть себя полностью, что он по-прежнему оставался в уме.

Но его молчание показывает, что теперь нет вопроса, нет ответа; нет принципа, нет философии. Нет ни тебя, ни меня, — но лишь полная безмятежность, вечное безмолвие, которое никогда не нарушалось.

Это не выдумки; выдумки не заканчиваются таким образом. Это действительные происшествия. Мастер понял это молчание. Ничего не сказано, но все услышано.

Второй инцидент... просто, чтобы дать вам различные аспекты, из разных дверей.

Покинув пристанище пятого патриарха, Хуэй Нэн путешествовал на юг уже два месяца и добрался до гряды Да Ю. Его преследовал, прежде бывший генералом, монах Хуэй Мин в сопровождении нескольких сот человек — он хотел завладеть мантией и чашей (символика права наследования патриархов). В дзэне каждый патриарх передает свою мантию и чашу преемнику, — и, естественно, тут громадная конкуренция, человеческие слабости, завистливость...

Этот человек, Хуэй Мин, был скорее ученым, во всяком случае, гораздо более культурным человеком. Он отрекся от поста генерала и стал учеником; он практиковал уже долгое время. Но мастер выбрал своим преемником очень странного человека, Хуэй Нэна. В его монастыре было, по меньшей мере, двенадцать тысяч монахов, и ни один не подумал бы, что Хуэй Нэн станет преемником.

Единственное достижение Хуэй Нэна состояло в том, что с тех пор, как он пришел — двадцать лет назад, — он готовил рис для двенадцати тысяч монахов с раннего утра и до поздней ночи. За двадцать лет он не делал ничего другого. Он никогда еще не бывал ни на каких лекциях мастера, никогда не читал никакого писания — на самом деле, он был неграмотным. Он был деревенщиной, — однако, человеком огромной решимости.

В день своего посвящения Хуэй Нэн спросил мастера: «Что я должен делать?»

Мастер сказал: «Ступай в столовую, готовь рис и никогда больше не приходи ко мне», — и тот никогда больше не приходил. Безмолвно ожидающий двадцать лет... потому что мастер уже сказал: «Если понадобится, я приду к тебе. Но ты больше никогда не должен показываться мне на глаза. Просто готовь рис с утра до ночи, потом иди спать; снова готовь рис, потом иди спать».