Мастер серийного самосочинения Андрей Белый

Итак, согласно автору романа, вмешавшемуся со своими то ли серьезными, то ли ироничными сентенциями в повествование, двойственность, разделенность на ангельское и демоническое – сугубо дамская принадлежность, сопутствующая женщине во все периоды ее жизни. Заведомо двойственны дамы, двойственны барышни, двойственны даже «ангелоподобные существа» на вечере у Цукатовых: «<…> набегающий вальсовый вихрь скоро должен был превратить слегка розовеющий профиль невинного ангела в профиль демона огневой»[536]. Двойственна мать Николая Аполлоновича, пожилая Анна Петровна, добродетельная мать семейства и она же преступная разрушительница домашнего очага. Конечно же, двойственна молодая женщина Софья Петровна, любящая и готовящая удар любимому: «<…> а когда закосили глаза, то в мадам Помпадур показалось на миг что-то ведьмовское: в этот миг она укрыла письмо в разрезе корсажа»[537].

Тот же вопрос ставится о Николае Аполлоновиче: высокое или низкое? Прекрасный Господин или красный шут? И точно так же, как дама, перед глазами читателя раздваивается на ангела и демона и Николай Аполлонович, мужчина: «<…> в зеркале на него поглядело мучительно-странно – то, само: лицо – его, самого; вы сказали бы, что там в зеркале на себя самого не глядел Николай Аполлонович, а неведомый, тоскующий – демон пространства»[538].

В образе Софьи Петровны подчеркнута антиномия между Прекрасной Дамой и женщиной легкого поведения. Сигнальные атрибуты жриц любви (яркие от помады губы, потрепанность, вульгарность) проглядывают в ней в эпизоде перевоплощения в Помпадур: «<…> как-то вдруг в том наряде она постарела и подурнела; вместо маленьких розовых губок, портя личико, оттопырились неприлично красные, эти слишком тяжелые губы <…>»[539]. Метания Софьи Петровны между Прекрасной Дамой и блудницей являются очевидной пародией на учение Соловьева о Душе мира.

Такой же пародией предстают метания Николая Аполлоновича. Душа его мечется между Прекрасным Господином и преступником. Подобно душе Софьи Петровны, его душа воспроизводит метания падшей мировой души. В дамах, предупреждает рассказчик «Петербурга», нельзя будить хаоса, это чревато последствиями. В Николае Аполлоновиче тоже нельзя будить хаоса, нельзя допускать раздвоения – это чревато последствиями еще худшими. «Но не было единого Аблеухова: был номер первый, богоподобный, и номер второй, лягушонок. Оттого-то все то и произошло»[540], – многозначительно замечает автор, хорошо знающий, что ни Николаю Аполлоновичу, ни любому другому текстуальному воплощению «вечного сына» никуда от раздвоения не уйти, ибо оно укоренено в нем самом – их создателе и прототипе.

Отрицание пола, всего телесного и человеческого

Внешнее и внутреннее сходство с дамой, пестрые апартаменты и наряды, мелодраматичность, истеричность, капризность, нарциссизм, безответственность, двойственность – даже при всех этих условно женских особенностях Николай Аполлонович, разумеется, еще не становится женщиной. Но предстает и не самым однозначным мужчиной. Столь сильное в нем женское начало в неопределенной мере вытеснило из него начало мужское. Можно сказать, Николай Аполлонович изображен существом мужского пола, психологически сочетающим в себе существенные признаки и мужского, и женского. Интересно в этой связи общее наблюдение Ольги Матич по поводу русского декадентства: «<…> где-то на задворках платоновской вселенной Соловьева маячит образ декадентского андрогина, стирающего гендерные различия своим существованием в “извращенном” пространстве между мужским и женским»[541].

Чем мотивируется столь высокое содержание в Николае Аполлоновиче женского? Судя по всему, мотивировкой является его ненависть к родителю и протест против природной заданности – быть «отродьем» и воспроизводить своей жизнью ту же матрицу, воспроизводить в себе «производителя». Сам Белый, по свидетельству Марины Цветаевой, говорил ей:

Если уж непременно нужно быть чьим-то сыном, я бы предпочел, как Андерсен, быть сыном гробовщика <…>. Вы этого не ощущаете клеймом? Нет, конечно, вы же – дочь. Вы не несете на себе тяжести преемственности. Вы – просто вышли замуж, сразу замуж – да. А сын может только жениться, и это совсем не то, тогда его жена – жена сына профессора Бугаева. (Шепотом:) А бугай, это – бык. (И, уже громко, с обворожительной улыбкой:) Производитель[542].