Видимый эфир не колыхнулся, ни одна сторожевая нить, оплетающая спящего короля, не дрогнула. Только Рука Глупца на алтаре Хисса запульсировала чуть быстрее, померещился запах старой мертвечины, а луна, сквозь ветви эвкалипта заглянувшая в окно, подмигнула: правильным путем идешь, сын ночи.
- Тьфу ты, проклятая кровь! - выругался Рональд, стряхивая наваждение. - Ну и дрянь.
Он подозрительно посмотрел на некроманта, размышляя, а не мог тот провернуть финт с проклятием с ним?
- Не мог, - с явным сожалением прошелестел тот. - Если б мог...
Ссеубех захлопнулся и со свистом вылетел прочь из кабинета.
"Все равно не верю. Где подвох? - Рональд подошел к окну и посмотрел на почти полную луну. - Ведь все просчитано. У меня полтора месяца. Дукристу добираться из Хмирны до Фьонадири дней сорок, не меньше, а там еще неделя до Суарда. За месяц мальчишка Кейран превратится в полоумную тряпку, сумрачная ничего не сможет сделать. Парьен им тоже не поможет. Если только настоятель Халрик вмешается... но Двуединым нет дела до таких мелочей. Так что способно мне помешать?"
Луна не отвечала, лишь скептически подмигивала, словно круглый желтый глаз, обрамленный острыми треугольниками черных листьев. На миг показалось, что луна покраснела, а листья выстроились вокруг правильной шестиконечной звездой.
"Мой", - усмехнулся Глаз Ургаша и снова пожелтел.
"Пора спать. Тоже еще, ночной злодей", - пробормотал Рональд и, захлопнув окно, пошел наверх.
Глава 8. Светская жизнь сумрачной колдуньи
Шуалейда
436 год, 15 день Журавлей (спустя месяц после смерти короля)
Роель Суардис
"Алое, бирюзовое. Бирюзовое или алое?.. Ширхаб задери этот бал, этого посла и эту регентшу!"
Стоя посреди спальни, Шуалейда смотрела на принесенные фрейлинами платья, но видела издевательскую улыбку Ристаны и пронизывающие Роель Суардис черно-ало-лиловые щупальца.
Настроение было совсем не бальное. Скоро месяц, как в королевских покоях поселилась тоска: мутная, словно морок, въедливая и всепроникающая. Со смертью отца умерло все - свет, радость и надежда. С каждым днем становилось хуже. Даже когда хоронили отца, Кей держался, как подобает королю. А последнее время она не узнавала брата, как не узнала бы в гнилом пне зеленый клен. Кей вел себя, словно избалованный ребенок, то отчаянно тосковал, то устраивал шумные кутежи. По дворцу расползались слухи, мол, король повредился рассудком от горя, а может, заразился от сестры - столько лет рядом с полоумной сумрачной колдуньей ни для кого не пройдут даром.
Если бы Шу не проверила двадцать раз Кейрана, слуг, стены, одежду, деревья и фонтаны в королевском парке на следы темной магии, она бы сказала: короля прокляли. Кто-то - не сложно догадаться, кто именно - нарушил Первый Закон Империи, запрещающий любое, кроме целительского, магическое воздействие на коронованную особу под страхом лишения дара и вечного изгнания. Но... ни единой ниточки, ни единого следа. Только тоска и навязчивый запах мертвечины - словно во дворце завелся вурдалак.
"Какие вурдалаки, Ваше Высочество? - посмеялся Бастерхази неделю назад, застав Шуалейду осматривающей заброшенный еще до основания Империи пыточный подвал. - Вы странно реагируете на смерть. Пора бы и привыкнуть. Кстати, вас не очень беспокоит расщепление личности? Сумрак, знаете ли, весьма коварен. Если вам потребуется сизая плесень для успокоительной настойки, рекомендую брать её именно здесь..."
Последующую лекцию об условиях произрастания особо ценных видов махровой плесени и лечебных свойствах подвальных мокриц Шуалейда пропустила мимо ушей, занятая скрупулезным изучением ауры Бастерхази. Увы, совершенно бесполезным - никакой связи с запахом мертвечины, ни единой ниточки к Кею она не нашла.
"Ну, убедились? - снова рассмеялся Бастерхази. - Если желаете, приходите в башню Рассвета. Можете осмотреть все, включая мою постель. Уверен, найдете много интересного, Ваше Высочество".
"Очень любезно со стороны Вашей Темности. Но я, пожалуй, не буду злоупотреблять вашей добротой".
Еле сдерживая желание высказать все, что думает о предложении и самом Рональде простыми солдатскими словами, Шу присела в реверансе и сбежала. Разговор с Бастерхази отбил всякое желание обращаться за помощью к главе Конвента: что она могла сказать Парьену? Что подозревает Бастерхази, но кроме брата, не похожего на самого себя, ничего предъявить не может? Смешно, когда шера-дуо жалуется на сглаз и порчу, как селянка, у которой корова гнилой воды напилась. Или хуже того, Парьен убедится, что она безумна - Конвент и так держит ее под наблюдением, не отсылает в монастырь только потому, что Дайм поручился за нее. Вот если бы Дайм был рядом... если бы он хоть вышел на связь... хоть бы письмо прислал! С ним можно посоветоваться, он не станет смеяться над глупыми девчачьими страхами.
До боли сжав кулаки, Шу заставила себя вылезти из болота сожалений и взглянула на платья внимательнее. Оба - изысканные, роскошные, сшитые лучшей портнихой.
"Ненавижу! Веселиться в первый же день по окончании глубокого траура!"