Мастер ужасок

Мастер ужасок пристально посмотрел на Ицануэллу.

У Эхо бешено колотилось сердце. Что Айспин сделает дальше? Истерически расхохочется? Упадет на колени? Превратится в галку? В отношении него можно было рассчитывать на все.

– Это твое желание? – спросил Айспин. – Чтобы я отпустил Эхо?

Ицануэлла кивнула. Она твердо смотрела ему в глаза.

– Ты знаешь, что это для меня значит? Для моей работы?

– Да, – сказала ужаска.

– Нет, – крикнул Айспин и выпрямился. – С позволения сказать, ты не можешь судить, моя любовь. Никто не может. Это – то же самое, что просить солнце перестать светить. Запретить шторму бушевать. Вся моя жизнь, вся моя работа потеряла бы смысл. Просто так! – Он щелкнул пальцами, и ужаска вздрогнула. – Это все равно, что ты вырвала бы мне из груди сердце и съела бы его перед моими глазами. Ты бы сделала нечто подобное? Это действительно твое желание?

Ужаска была совершенно растеряна. На такую реакцию она не рассчитывала. Она не решалась бросить на Эхо ищущий помощи взгляд. Она только продолжала пристально смотреть на Айспина и старалась не упасть в обморок.

Возникла долгая мучительная пауза, во время которой Эхо не осмеливался даже дышать.

– Но, – сказал потом Айспин серьезно, – именно поэтому я сделаю это. Я покажу тебе, что такое настоящая любовь! Я уже однажды в своей жизни потерял настоящую любовь и от этого чуть не сошел с ума. На этот раз я удержу ее, но ценой моего труда. Так тому и быть!

Айспин достал из своей мантии маленький ключик от ошейника и наклонился к Эхо. Потом он прошептал царапке в ухо: – Ну как? Что скажешь?

Эхо был озадачен.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Ну мой монолог! – сказал он тихо. – Я ведь не профессиональный актер. – Он опять выпрямился и заговорил громким голосом: – Это было достаточно правдоподобно? Как ты думаешь, Ицануэлла?

«Ицануэлла», – пронеслось в голове Эхо. Он обратился к ужаске, назвав ее настоящее имя! Больше не было ни «цветка», ни Флории.

И здесь с Айспином произошла удивительная метаморфоза. Вся доброта, вся влюбленность и обаяние внезапно исчезли из его мимики и голоса. Он вновь набросил на себя гримасу тирана и деспота, которая появлялась на его лице в самые мрачные моменты. Это был истинный мастер ужасок.

– Вы знаете, – спросил Айспин, – как в далекие средние века в Цамонии определяли, виновна ужаска или нет? Ее сбрасывали с крыши. Если она выживала, поскольку ей удавалось полететь, значит, она была виновна. Если же она падала вниз и погибала, считалось, что она не виновна. Просто, но справедливо.

Айспин подошел совсем близко к Ицануэлле и толкнул ее. Правда, слегка, но достаточно, чтобы она потеряла равновесие.

– Гопля! – воскликнул он.

Ицануэлла сделала пару мелких неловких шагов по скату крыши и, достигнув ее края, безмолвно перелетела через карниз. Только когда она полностью исчезла из поля зрения Эхо, раздался ее сильный продолжительный крик, который, наверное, был слышен во всей Следвайе.

Эхо бросился к краю крыши, насколько позволяла цепочка, которую держал Айспин. В ужасе он посмотрел в бездну. Ицануэлла падала вниз штопором, кувыркаясь, напоминая свадебный букет, оставляя за собой длинный след из пестрых цветов. Она нырнула в море крыш Следвайи, и ее крик замер. И потом было слышно только, как шелестел ветер.

– Она была не виновна! – вскричал Айспин с удивлением на лице. – Кто бы мог подумать? – Он убрал ключик и потянул Эхо от края крыши. – Нам надо срочно объявить конкурс на замещение должности ужаски, – сказал он. – Иначе что это за мастер ужасок без одной-единственной ужаски?

Ложное сердце

– Я не могу сказать, чем вы оба больше всего оскорбили мой разум: тем, что подумали, будто я не вооружился против травяной водички? Или твоей детской надеждой на то, что ужаска может восторжествовать над алхимией? Я действительно не могу понять. Разве я не все рассказал тебе об алхимии, матери всех наук! А ты все бегаешь за травяной ужаской. Я безмерно разочарован.

Айспин прицепил Эхо к алхимической печи. Мастер ужасок бегал туда-сюда по лаборатории и манипулировал у аппаратов, одновременно пропесочивая своему пленнику мозги. В окно видны были плотные ватные облака, быстро проплывающие мимо. Они становились все более тяжелыми и темными, и лишь иногда через них просвечивало солнце. Десятки болевых свечей, которые зажег Айспин, создавали пульсирующее освещение.

– Кто, ты думаешь, посадил на крыше царапковую мяту? – спросил он. – И ты действительно считаешь, что я не знаю как свои пять пальцев ужасковую поваренную книгу? Я мастер ужасок! Восемнадцать шрексов ледникового лютика! Два шрекса грайзенской травы! Четыре с половиной шрекса винтовых водорослей! Один шрекс хондриллы! Очарование цветов! Растительный фокус-покус! Просто смешно!

Эхо молчал. Он едва воспринимал слова Айспина, звуки его голоса были приглушенными. Эхо был в шоке и не ощущал ни страха, ни ярости. Перед его внутренним взором вновь и вновь возникала одна и та же сцена: Ицануэлла в свободном падении, оставляющая за собой след пестрых цветочных лепестков.