Мастер ветров и вод

Едва я разобралась с мешком; как в окружающем меня пейзаже произошло некоторое шевеление. А именно: из самой большой избы, хотя на избу это сооружение походило так же, как я на космонавта Гречко, вышли люди числом трое. Люди тоже были одеты в шкуры и тряпье разной степени потрепанности, и, что важнее, направлялись они именно ко мне. Я поскорее запихнула в мешок бубен и стала ждать развития событий.

Люди подошли ко мне и поклонились. Что-то подсказало мне (возможно, рога), что кланяться в ответ я не должна, мой рогатый статус поклонов вообще не предусматривает.

Самый старый и нагруженный мехами человек заговорил со мной. Этого языка я не знала, но, видимо, опять рога пришли на выручку: в следующий момент я поняла, что это древнее китайское наречие, которому впоследствии предстоит развиться в хунаньский диалект. Человек говорил мне следующее:

— О таоте, которую мы так долго ждали! О мать живых и мертвых, знающая все пути! Приди, воспой песню, накорми наших мертвых, чтобы они послали нам скорую и теплую весну, ибо мы умираем от холода!

В ответ я тряхнула своим мешком. Бубен брякнул, и, видимо, это сочли моей соглашающейся репликой. Меня повели в деревню (теперь я понимала, что усыпанные снегом домики — это целая деревня). Возле самой большой фанзы был вытоптан в снегу обширный круг, в центре которого пылал костер. Я заметила, что встречающиеся мне люди опускают лица, словно боятся взглянуть на меня. Это значит, что я для них — человекодух таоте, шаман и заклинатель, который утешит мертвых и призовет весну для живых. Это значит, что истинный лик мой странен и страшен и недоступен зрению простого человека.

Это знание наполнило меня удивительной странной силой. Я вдруг поняла, как все в моей жизни связано: шаманские ритуалы, и ритуалы фэн-шуй, обращение к стихиям, и обращение к духам. Я могла все. Я была доступна для всякой стихии и всякого духа. И, более того, всякую стихию и всякого духа я могла обуздать и подчинить себе.

Я остановилась около костра, опустила мешок наземь и достала из него маску. Поднесла маску к лицу, гадая, как же смогу удержать ее, ведь завязок нет. Но произошло чудо: маска прикипела к лицу, повторяя его рельеф наподобие посмертных погребальных масок. Мне сразу вспомнился фильм «Маска» и тут же забылся. Вряд ли Джиму Керри приходилось переживать то, что переживаю я! Ощущение было не из приятных, но терпеть можно. Сквозь прорези маски я видела, как около круга собираются жители деревни. Они выглядели изможденными и усталыми, но в их глазах светилась надежда — надежда на меня, на таоте. У многих на руках были маленькие дети, некоторые держали обереги, сплетенные из красных ниток, — я узнала в них предвестников знаменитого узла Двойной Удачи. В какое же время меня занесло сейчас?

Впрочем, какая разница. Сейчас я — верховная шаманка племени и должна вершить свой ритуал. Я достала бубен и колокольцы. Я еще не знала, как буду танцевать и какие заклинания сорвутся с моих губ, но что-то древнее, глубинное, забытое, но обладающее невероятной силой, поднималось со дна моей души (моей ли?).

Я тряхнула колокольцами. Звук у них оказался неожиданно резкий, пронзительный, громкий. На звон колокольцев отозвался южный ветер в далеких горах. Он низринулся с высоты, разгоняя плотные снеговые тучи, унося прочь лютый мороз. Я схватила бубен и для разминки ударила в него легонько, словно приветствуя всех, кто собрался сейчас вокруг меня. Бубен радостно рокотал, южный ветер шумел сильнее, и вот в музыку бубна, колокольцев и ветра вплелись новые звуки: это шумели сосны в далеких горах, стряхивая снег с ветвей, это кричали птицы: дикие гуси, кулики и журавли, возвращаясь домой.

Внутри меня словно взорвался огненный шар — до того я была переполнена энергией. Она требовала немедленного выхода: в звоне и громе, в дикой песне и сумасшедшем танце! И я закружилась по площадке, рассыпая дробные удары бубна и колокольцев. И вокруг меня кружился мир.

О как я танцевала! Я вскидывала вверх руки, и с них сыпались звезды. Звезды улетали в небо, унося с собой мои печали, неуверенность, заботу. Я кружилась и слышала грохот — это горы, плато, холмы кружились вместе со мной, сдвигали тектонические плиты, создавая заново рельеф земли.

Я чувствовала такую свободу, что мне казалось — я уже не человек, я волна. Волна чистой энергии, порождающей все вещи мира. А потом я действительно взвилась вверх и, падая, увидела, что внизу простирается море. И я стала волной этого моря, горько-соленой волной, качающей рыб и медуз, а ударившись, я видела, как яркая синева заливает небо. Но я недолго пробыла в море. Мой танец звал меня — к джунглям и водопадам, к затерянным храмам и похороненным сокровищам, к раскаленному сердцу пустынь и жгучему холоду полюсов... И я поняла, для чего я танцую.

Я танцую для того, чтобы встало солнце.