Мастер войны

– Вурдалаки, – продолжил Конрад, – вампиры, шейпс[26], звери-оборотни, да мало ли и других, – усмехнулся он. – Все, что их объединяет, это то, что они не люди. Уже не люди или людьми никогда и не были.

«Как просто… А я-то всегда полагал…»

– Благодарю вас, господа, – сказал он вслух. – Вот ведь, как бывает. Мне это никогда и в голову не приходило, но и то верно, что сей предмет меня никогда не занимал.

– В том-то и дело, – кивнул, соглашаясь с ним, Великий Мастер. – Не приходило… не задумывались… Так тайна эта и существует. Вот и понятно все вроде бы, ан нет, никто ничего не знает. Но тот «видящий», что прозрел грядущее, правду знал. Однако как обычно и случается практически со всеми «прозревающими», видение его было неясным и весьма противоречивым. Он предсказал только, что человек, который может привести к победе людей, должен быть магом и носить зачарованный меч, а тот, кто дарует победу иным, должен быть старым, не признавать законов и владеть оружием иных. Как видите, Карл, немного, но Даниилу и того хватило. Он решил, что вы он. Впрочем, и я поначалу подумал точно так же.

«Если меч тот, то и человек, стало быть, тот».

– Кто он? – возможно, это был лишний вопрос, но Карл его все-таки задал.

– Вождь иных, разумеется, – усмехнулся Игнатий. – Вы ведь не маг, Карл, и вы старик, и вы опоясаны дивным мечом…

«Не маг… Ты просто многого не знаешь, Игнатий, но… я тебя понимаю».

– Старый это все-таки старый, – улыбнулся Карл. – А я, как вы видите, вполне еще молод.

– Возможно, – пожал плечами Игнатий. – Возможно, я про вас, Карл, знаю недостаточно… Ваша воля… Но вспомните с чего начался наш разговор?

10

Когда-то давно, лет, может быть, семьдесят назад или того больше, один умный человек, имени которого Карл теперь вспомнить не мог – впрочем, и не пытался – сказал по какому-то, надо полагать, совершенно ничтожному поводу, тоже забытому за давностью лет и случайностью обстоятельств, что оборотной стороной человеческой способности обозначать явления внешнего и внутреннего мира словами есть способность слов порождать явления, которых иначе могло бы и не быть. Спорная мысль, если разобраться, но не лишенная изящества. Любившие парадоксальные афоризмы и неоднозначные притчи убру вполне оценили бы и эту идею, не зря же один из их учителей сказал однажды, что достаточно убрать из своего лексикона слово «проблема», и она исчезнет сама собой.

«Но исчезнет ли?»

Карл прошелся по предоставленной в его распоряжение комнате, подошел к окну и смотрел некоторое время на море и корабли, но отвлечься от мыслей, растревоживших душу, казалось, обретшую уже привычный покой, не смог. И сердце волновалось точно так же, как залитое солнцем море перед глазами. Еще не буря, но уже очевиден нервный, порывистый рисунок низких пока, но обещающих набрать вскоре грозную силу темно-серых с белыми барашками волн.

«Сталь… – подумал он, отворачиваясь от окна. – Оружейная сталь…»

Комната, просторная и богато декорированная – малиновая камка, украшенная вышитым золотом растительным орнаментом, и светло-красное вишневое и «розовое» дерево, инкрустированное слоновой костью и перламутром – комната эта относилась к личным апартаментам Великого Мастера. Здесь, в тишине и покое, не нарушаемом даже особо доверенными, «ближними», слугами Игнатия, которым было строжайше запрещено беспокоить Карла по личной инициативе, он ожидал возвращения Августа и окончания «инициации», ради которой уединились сейчас Конрад и старый Кузнец. Но предоставленный, едва ли не впервые за несколько последних дней, самому себе, Карл закономерно оказался один на один с той особой проблемой, которая, то набирая силу, как зимний шторм, то отступая, но никогда не оставляя насовсем, волновала его сердце со времени первого посещения Сдома. И наверняка не случайным было новое возвращение бури, именно здесь и сейчас, в этом проклятом богами городе, где четыреста лет назад разыгралась уже одна из трагических сцен растянутой в веках пьесы безымянного, но могущественного, автора.

Иные.