— Я явился туда в тот вечер, когда произошел случай с машиной. Ужасно я невезучий. Это у нас в семье. Мой отец умер в тридцать два года…
Лурса с удивлением услышал свой собственный вопрос:
— От чего умер?
— От воспаления легких, а заболел он в воскресенье, когда мы ходили на праздник авиации и вдруг начался дождь.
Кто же еще умер от той же болезни? Брат Женевьевы, но он был моложе, ему не исполнилось и двадцати четырех, а случилось это вскоре после женитьбы Лурса.
Сигарет на столе не оказалось, и это раздражало Лурса. Ему почудилось, что то время, когда с ним еще была Женевьева, и сегодняшний день разделяет вовсе не бездна, а стоячее болото, грязная лужа, в которой он барахтался и барахтается и поныне.
Ну нет, дудки! Вон, оказывается, куда увлек его этот нервозный, окоченевший от гордости мальчишка.
— Вы угнали машину, которая вам не принадлежала?
— Эдмон сказал, что они всегда так поступают, когда Дайа не может взять грузовичок.
— Ах так! Значит, обычно вы разъезжали на грузовичке колбасника?
— Да. Их гараж далеко от дома, и отец Дайа не знал, что мы берем грузовичок.
— Стало быть, родители вообще ничего не знали! А что вы делали у Джо?
— Эдмон учил меня играть в покер и экарте.
Еще одна особа, в данном случае его сестрица Марта, обомлеет, узнав, чем занимался ее сынок. Пожалуй, самое невероятное, что в этой истории замешан Эдмон Доссен — хрупкий, высокий юноша с нежным румянцем, с девчоночьими глазами, трогательно ухаживающий за больной матерью.
— Эдмон был главарем?
— Пожалуй… Хотя, собственно говоря, у нас вообще главаря не было, но…
— Понятно.
— Так как я был новичок, они меня напоили. Потом сказали, что мы поедем на машине в «Приют утопленников».
— Разумеется, Николь была с вами?
— Да.
— В сущности, с кем она была особенно близка? Законно предположить… Эмиль вспыхнул.
— Не знаю. Сначала я тоже думал… Но он поклялся головой матери, что между ними ничего нет…
— Кто же это?
— Доссен… Просто это была игра. Обоим хотелось, чтобы этому верили. Они нарочно вели себя и разговаривали так, словно были близки.
— Вы угнали первую попавшуюся машину?
— Да. У меня есть права, — хотя пользуюсь я ими нечасто. И так как у нас нет машины, то практики мне тоже не хватает… Шел дождь. А на обратном пути…
— Минуточку! А что вы делали в этом самом «Приюте»?
— Ничего. Когда мы приехали, было уже заперто. Это маленький ресторанчик на самом берегу. Хозяйка встала с постели и подняла своих девочек.
— Там и девочки тоже есть?
— Всего две: Эва и Клара. По–моему, они не такие, как вы подумали. Впрочем, я сначала тоже так думал. Эдмон пытался мне это внушить… Мы танцевали под патефон. А пили только пиво и белое вино, больше там ничего не было. Ну вот мы и решили…
— Продолжить пирушку здесь?
— Да.
Хотя внешне поведение Лурса ничуть не переменилось, Эмиль, однако, почувствовал, что ему можно сказать все.
— Я даже не знаю, как произошел несчастный случай. Еще в «Боксинге» они заставили меня выпить ерша. А в «Приюте» я пил белое вино. Когда я хотел затормозить машину, было уже поздно. Меня вырвало. Тогда за руль сел Дайа, и, по–моему, им пришлось помочь мне взойти…
— Взойти сюда наверх?
— Да. Я заснул. И проснулся в четыре часа утра, когда доктор уже ушел.
— А Николь?
— Она не спала и сидела возле меня. Все уже разошлись по домам, за исключением Большого Луи, его положили в постель, и он на нас так смотрел. Мне было ужасно стыдно. Я попросил прощения у Николь и у этого человека, ведь я тогда еще его не знал…
Эмиль снова поднялся, видимо испугавшись, что наболтал лишнего и теперь уж наверняка попал в ловушку, расставленную адвокатом.
Но тут ход его мыслей внезапно переменился, и он заявил решительным тоном:
— Если полиция за мной придет, я успею покончить с собой.
Откуда у него вдруг такие мысли? Почему он снова весь как–то сжался, продолжая свою исповедь?
— Сам не знаю, зачем я вообще к вам пришел. Возможно, просто по глупости. Но прежде чем уйти, я хочу попросить у вас разрешения сказать два слова Николь…
— Да сядьте вы!
— Не могу. Простите меня, пожалуйста, но я пережил страшный день. Мама ни о чем не догадывается. И, однако, уже целых две недели она очень беспокоится, так как я возвращаюсь домой поздно. Разве это моя вина, скажите?
Уж не надеялся ли он, что Лурса станет его утешать? Очень возможно, что и так. И вовсе это у него не от цинизма. Тут обдуманного намерения нет. Во всей этой истории он видел лишь себя, себя одного, вернее, себя и Николь, что одно и то же, ибо Николь существовала только в связи с ним.
Разве Лурса, когда его бросила жена…
Привычным жестом он опрокинул стакан вина; и снова подумал, почему в связи со всеми этими мальчишескими историями он все время возвращается мыслями к самому себе. Только сейчас он это заметил. В течение целого часа он думал в первую очередь о себе, а не об Эмиле, Николь и их дружках. В голове у него все смешалось, как будто могла существовать какая–то связь между событиями сегодняшнего дня и теми, давно отошедшими в прошлое.