Мастера и шедевры. Том 2

Михаил Врубель — его страстное, неистовое служение иску-ству — легенда.

Почти мифическими воспринимаются ныне многие сюжеты его биографии. Жизнь Врубеля без всяких придумок — готовый роман. Он герой-Мастер. Неудачливый. Мятущийся. Однажды влюбляющийся в свою Маргариту.

Врубель пропел короткую гениальную песнь… и трагически переступил грань разума.

Тень Демона преследовала его всю жизнь и стоила Врубелю бесконечно дорого. Плата была — Смерть!

Но странный свет этой тени призрачно озаряет все шедевры Мастера.

Врубель неподражаем в своих прозрениях. Он один.

В этом феномен растущей с каждым годом немеркнущей славы художника.

И. Левитан. У омута.

«ВАЖНА ВАША ПЕСНЯ»

XX век… Суровый. Насквозь пронизанный техникой и грохотом. Век рукотворных звезд-спутников, мерцающих на ночном небосводе. Как он бесконечно далек от недалекого прошлого, когда воздух не содрогался от рева самолетов, рокота огромных городов, воя эстрадных оркестров! Тогда тишина казалась естественной паузой в жизни каждого землянина.

Ныне природа все более и более удаляется от людей. Зеленый друг требует охраны и заботы, как и меньшие братья наши. Поэтому, как никогда ранее, особо дороги сердцам художники, тонко, поэтически ощущавшие окружающий мир.

Мастера, умевшие созерцать, слушать красоту, музыку пейзажа. И что самое ценное — выражать эти чувства в лирически наполненных полотнах.

Левитан. Живописец, оставивший одну из самых тревожащих душу страниц в летописи мировой пейзажной школы. Его холсты-строки одной чудесной поэмы — Россия. Много, много положил сил художник, прежде чем рифмы-картины сложились в эту необъятную по радужному многоцветью, лирически единую форму.

Исконно городской житель, он сумел остро, проникновенно отразить неброскую прелесть русской природы, воспел времена года. В его холстах необъятная Волга и родники. Луга, степи, лужайки. Лес, рощи, сады. Летний жаркий полдень и моросящий осенний дождь. Весенняя лазурь и синие сугробы. Все, все цвета Родины вместила клавиатура палитры мастера. Радость. Печаль. Смех. Горе. Все эти чувства выражены в трепетном лике пейзажа. Они безлюдны. Но в них живет сердце народа.

Художник любил читать вслух эти строки Чехова: «В синеватой дали, где последний видимый холм сливался с туманом, ничто не шевелилось; сторожевые и могильные курганы, которые там и сям высились над горизонтом и безграничною степью, глядели сурово и мертво; в их неподвижности и беззвучии чувствовались века и полное равнодушие к человеку; пройдет еще тысяча лет, умрут миллиарды людей, а они все еще будут стоять, как стояли, нимало не сожалея об умерших, не интересуясь живыми, и ни одна душа не будет знать, зачем они стоят и какую степную тайну прячут под собой».

Первозданная строгость… Какая-то изначальная мудрость в этой на первый взгляд пессимистической фразе.

Но нельзя не почувствовать величия самой природы. Далеко не равнодушной.

Ибо в самом молчании степи есть та сущность, которая стоит многих слов. Именно тишина возвращает человеку человеческое. Заставляет размышлять. Мечтать…

В умении без эффекта, без жеста сказать что-то глубоко спрятанное, затаенное, отдать эту тишину людям — одно из драгоценных качеств дара Исаака Левитана, человека сложного, ранимого… Зато как пронзительны, осязаемо щемящи его молчаливые, статичные, внешне спокойные мотивы!

«У омута».

Он написан недалеко от Затишья. Когда-то там было имение Берново, принадлежавшее баронессе Вульф. Живописец бродил в его окрестностях и однажды увидел ветхую плотину. Заводь. Отражение деревьев… Мотив ему показался.

Сама баронесса поведала легенду об этом страшном месте. Оказывается, здесь бывал Пушкин, когда гостил в имении Малинники. Великий поэт записал рассказ о трагедии, случившейся у заброшенной мельницы. У старика-мельника — любимая дочь Наташа. Красавица и шалунья. А у деда баронессы Вульф — конюший. Сама судьба свела их. Наталья уже ждала младенца. Какой-то холуй донес об их любви барину. Конюшего секли. Полуживого отправили в солдаты.

Наташа утопилась… Говорят, что эта драматическая легенда дала поэту ткань для «Русалки».

Художник не раз ходил к омуту. Бродил по шатким бревнам. Вглядывался в тяжелые блики заводи.

Кувшинникова, подруга Левитана, позже вспоминала:

… Целую неделю по утрам мы усаживались в тележку — Левитан на козлы, я на заднее сиденье — и везли этюд, точно икону, на мельницу, а потом так же обратно».

Но дело не ограничилось неделей. Настала осень. Софья Петровна Кувшинникова уехала.

Художник остался один.

И тут у гостеприимных хозяев начал писать картину. Тоскливая пора года. Одиночество. Все способствовало созданию шедевра. Мы не видим действующих лиц легенды. Не слышим стонов конюшего, последнего крика Наташи. Только высверки водной пучины напоминают о жуткой истории.

Большой холст купил Третьяков. Но Левитан был недоволен картиной. Уже после того, как полотно экспонировалось, художник, по рассказам, переписывал его.

Мы не знаем, что именно исправлял Левитан. В пору увлечения открытиями импрессионистов полотно знатоки считали черноватым.