Мастера и шедевры. Том 2

Вот эта самоценность чувства прекрасного, владевшего художником, невольно осветила каждый созданный им портрет, хотя далеко не каждый персонаж из этой галереи напоминает классический идеал красоты.

Но светлый гений Ореста Кипренского, его истинный гуманизм раскрывают недоступные для иного художника глубины. Картины Кипренского как бы излучают особый духовный свет, который озаряет образы людей.

Холстам мастера не присуща красивость или сентиментальность его предшественников. Нет. Кисть его мужественна, язык полотен сочен и правдив.

... Всегда удивляет та точность, с какою астрономия предсказывает то или иное небесное явление.

Даже в древние времена ученые могли рассчитать появление кометы, наступление лунного или солнечного затмения.

Но тем удивительней, что, умея так вычислить происшествия в сферах звездных, мы на Земле вовсе не умеем угадывать, когда и где возникнет гениальный поэт или художник.

Портрет Е. П. Ростопчиной.

Каких бы высот ни достигла кибернетика и электроника.

Тут все же есть тайна!

Как поистине дивные цветы, редко, но всегда поражающе нежданно, ошеломляюще, внезапно возникают на нашей планете великие композиторы, писатели, живописцы. Бывали времена, когда один век дарил нам несколько гениальных имен.

Таким стал итальянский Ренессанс.

XIX век в России дал миру великолепное соцветие мастеров слова, кисти, музыки. Среди этого поистине замечательного потока творцов был и Орест Кипренский.

На скудной части земли, на заброшенной мызе с чудесным именем «Нежинская» вблизи Копорья, на берегу Финского залива, в окрестностях Ораниенбаума, в поместье, принадлежавшем бригадиру Алексею Степановичу Дьяконову, 13 марта 1782 года родился мальчик. Назвали его Орестом.

Мать его, Анна Гавриловна, была крепостной девкой, и, чтобы скрыть факт незаконнорожденности, помещик выдает ее за своего дворового человека, в семье которого и вырос будущий художник.

Надо заметить, что Дьяконов дал ему вольную.

Он же дал Оресту фамилию Копорский по имени местечка. Фамилию, которая с годами стала более благозвучной, — Кипренский.

Так, с первых шагов появления на свет биография Ореста была не совсем обычной и носила характер, связанный с некой тайной.

Он подрастал, и его вольное положение позволяло ему на досуге бродить по песчаным дюнам, любоваться бегом волн, слушать пронзительные крики чаек. Он был обладателем бесценного богатства — свободы — и делал, что хотел: целые дни гулял по зеленым лугам и рощам, рвал цветы и приходил домой счастливый и усталый.

Душа малыша была освещена простором, неповторимым ощущением движения, которым полна природа.

Бег скользящих теней от плывущих в небе облаков сливался в его представлении с вечным колыханием моря, неутомимо гнавшего волны на берег. Шелест деревьев переплетался с шорохом трав и пением птиц, свежие зори сменял жаркий полдень, и вот уже вечерняя звезда загоралась в небе.

Портрет лейб-гусарского полковника Е. В. Давыдова.

Великий круговорот бытия стал с младенческих лет близок Оресту. Он полюбил природу, люди были добры с ним, и мальчик не познал в детстве горя.

Хотя ничто не ускользало от пристальных глаз. Он видел слезы матери, не раз становился свидетелем сцен из крепостного обихода.

Орест был слишком мал, чтобы вникать в эти сложности времени, и... рисовал.

А когда ему исполнилось шесть лет, его отдали в Петербург, в Академию художеств.

Но всю жизнь он будет вспоминать музу Нежинскую, Ораниенбаум и один странный эпизод, который, как ему после казалось, много дал для ощущения объемности мира.

... Прокряхтела узорная дворцовая дверь.

Маленький Орест осторожно ступил на пыльный старый паркет. Немедля запела половица, одна, другая.

В странном зыбком свете высоких зашторенных окон выплывало ажурное огромное зеркало.

На цыпочках, стараясь не шуметь, мальчик пересек пустой, казавшийся бесконечным зал.

Вот, наконец, и зеркало.

Густая пыль, как омут, затянула стекло.

Малыш снял картуз и протер уголок зеркала. В небольшом круглом оконце вдруг появилась кудрявая всклокоченная голова Ореста, а позади, будто во сне, выросла стена картин в золоченых рамах, они тускло поблескивали в сумерках зала. Вот белокурая нимфа, рядом косит черным глазом сердитый вельможа в звездах и регалиях, вот вздыбился горячий конь, неся грозного всадника.

Жутко, одиноко стало Оресту. Но крошечный сверкающий колодезь будто манил малыша, и, как ни отклонялся от него Орест, всюду его настигали темные полотна в дорогих старых рамах. .

Страшный грохот вывел мальчишку из оцепенения. За окнами хлестал ливень, сверкали молнии.

Кое-как нахлобучив картуз, Орест без оглядки помчался прочь из дворца.

Мелькнул полосатый шлагбаум, и мальчик выбежал, вернее, вылетел на волю. Над ним неслось темное, все в рваных тучах грозовое небо. Оно внезапно встало впереди, ограниченное в водах канала легким мостком. Ветер выл в старых деревьях парка. Дождь срывал пригоршнями листья и кидал их к подножию мраморных античных богов.

Портрет Д. Н. Хвостовой.