Мастера и шедевры. Том 3

Ведь художник создан не из вечного мрамора или бронзы.

Он плоть человеческая, со всеми ее слабостями.

И как бы ни был могуч дух творца, земная оболочка, само сердце Шадра, наверное, не раз сжималось, когда скульптор читал подобные отзывы… Но он оставался верен себе, своей суровой и прекрасной музе, своему подвигу в искусстве…

Было бы неверным не рассказать об одном отзыве, к сожалению, не прочтенном самим Шадром.

Иван Дмитриевич скончался, не увидав это чудесное письмо:

«… Недавно я был в Третьяковской галерее, видал там поразившую меня по силе таланта, страсти, мастерства, так, как, бывало, умел делать это Ф. И. Шаляпин, скульптуру, мною раньше не виденную. Рабочий, молодой рабочий в порыве захватившей его борьбы за дорогое ему дело, дело революции, подбирает с мостовой камни, чтобы ими проломить череп ненавистному врагу.

В этой великолепной скульптуре, так тесно связавшей талантом мастера красоту духа с вечной красотой формы, — все то, чем жили великие мастера, чем дышали Микеланджело, Донателло, а у нас «старики»…

Стою, зачарованный, обхожу кругом — великолепно! Спрашиваю: чья? Говорят: Иван Митрича…

С восхищением смотрю и снова возвращаюсь, чтобы любоваться моим другом, моим дорогим, истинным художником.

Мысленно целую его, чтобы он поскорей поправился и дал «такое», чтобы все любящие его возликовали, а завистливо ненавидящие обкусали себе ногти…

Спасибо, дорогой Иван Митрич, за ту радость, какую вы мне дали…»

Надгробие Е. Н. Немирович-Данченко.

Эти строки были написаны в марте 1941 года великим русским художником Михаилом Васильевичем Нестеровым, который, как никто, чувствовал истинную масштабность искусства и, как он любил говорить, «историчность» произведений живописи и скульптуры…

Руководитель Московского государственного художественного института известный художник и искусствовед академик Игорь Эммануилович Грабарь очень ценил высокое дарование Шадра и упрашивал взять курс в институте. От постоянных занятий Иван Дмитриевич отказывался. Но несколько небольших лекций все же провел.

Вот что вспоминает один из свидетелей этих незабываемых встреч с мастером:

«Собственно, это даже нельзя было назвать лекциями. Это были уроки красоты. Шадр работал вместе с нами, уча виртуозному владению инструментом. Он делился с нами своими замыслами, своими идеями.

— Вы не просто представьте себе человека, — говорил он, — но представьте его возвышенно. Вспомните, как из листьев поднимается цветок, вглядитесь, как красиво голова вырастает из грудной клетки.

Мастер мыслил цельно, романтично, остро. Молодежь любила его за строгую взыскательность, гражданственность, за человеческую теплоту». Шадр велик…

Это ясно сегодня. Его творения — поистине золотая страница в летописи нашего искусства, страница, на которой значатся великолепные создания скульптора — монументальные статуи Ленина, Горького, а также другие вошедшие в нашу классику образы.

Ваятель донес до нас светлые героические образы своих современников. Он видел и любил жизнь и верил в дело, которым живет его народ.

Поэтому его создания будут великим свидетельством, вечным словом о нашей эпохе, о времени, полном борьбы, трудностей и света.

Когда мы глядим на творения Шадра, нас не покидает ощущение радости бытия, красоты природы, правды. В этом сила, истинная народность его высокого искусства.

Николай Васильевич Томский вспоминал:

— Шадр с самых первых дней отдал свой пламенный талант революции. Герои его творений той поры — образы нового человека, рожденного Октябрем. Эти скульптуры сразу вошли в нашу жизнь и как бы стали частью нашего бытия…

Надгробие В. М. Фриче с сыном. Деталь.

Я хорошо помню Ивана Дмитриевича, его приезд в Ленинград.

Он был добр и сердечен.

Знал всех, особенно скульпторов. Горячо делился своими творческими планами.

Был очень искренен и благожелателен к своим собратьям по искусству…

Шадр был Гражданин.

Патриот и большой Мастер.

Чудесный чистый Человек!

«Скульптура должна не экспонироваться — жить!» — говорил Иван Дмитриевич Шадр.

Известно, с каким восхищением он отзывался о «Медном всаднике» Фальконе, о «Минине и Пожарском» Мартоса, которые жили в ансамбле своих площадей.

Скульптура — каменная, бронзовая летопись эпохи.

Чем художественнее, чем обильнее будут наши памятники, тем заметнее, тем весомее будет след нашего времени в истории…

Но как важно, чтобы эти вечные свидетели, эти строки летописи были истинным искусством!

В белом безмолвии ночного сквера особенно отчетливо, зримо ощущаешь грозную картину баррикадного боя, воссозданную творением Шадра…

В зимнем беззвучии будто слышишь грохот пальбы, рев огня, яростные крики сражающихся, свист пуль, осколков. Красная Пресня.

Пятый год…

Пусть силы еще неравны… Пусть смерть молодого борца неизбежна. Но она — во имя грядущего, во имя победы света над мраком. Во славу жизни свершает свой подвиг герой.

Тихо. Одинокие, редкие снежинки летят, летят из черной бездны январского неба.

Горят сиреневые луны фонарей. Вдали за частоколом голых деревьев мерцают теплые окна домов.

Мелькают немые огни машин… Вечерняя мирная столица.