Мастеровой-3. Революция

Когда она была по-настоящему счастлива за последние полтора месяца? Во время безумных ночей в роскошном отеле Женеве или в бедняцкой комнатушке в Гамбурге, где жили они ее сбережения, а Федор имел за душой каких-то триста марок и, немощный, страдал от раны в боку? Наверно — второе, потому что именно в Гамбурге она узнала, что мужчина ее жизни жив. Остальное второстепенно. Остальное приложится!

В Ритце Юлия снова взяла бланк телеграммы. Двадцатый или тридцатый раз — не считала. Пробежалась по знакомым буквам, простым немецким словам.

Вдруг тело пронизала резкая, нестерпимая боль. Как раз в месяц, но в сто раз сильнее!

Рука выпустила бланк. Перед тем, как он выпал из пальцев и, кружась, опустился на пол. Вместо привычных слов, исчезнувших с листа, вдруг возникло одно-единственное, напечатанное тем же шрифтом.

UNGLÜCK

Несчастье!

Юлия без сил опустилась на кресло.

Понимая, что ставит себя в смешное положение, она на следующее утро вызвала таксомотор и приказала ехать в Сюрте, даже не убедившись заранее, на месте ли директор. Пришлось немного подождать.

Выслушав ее сбивчивый рассказ — спустя столько часов происшедшее больше не казалось ей достаточно веским поводом для паники, де Пре повертел в руках бланк с тем же, успокаивающим текстом, но отнесся к сообщению неожиданно серьезно.

— Мадемуазель Жюли! Признайтесь, вас проверяли на наличие магических талантов?

— Конечно. Но я не питала иллюзий с самого начала. Ни у отца, ни у матушки ничего не обнаружили. Мы — простые российские обыватели.

Рыжий покачал головой.

— Видите ли, мадемуазель. Ко мне стекается самая разнообразная информация. В том числе — о германских магических опытах. Если кратко, в Рейхе относятся к магии несколько более утилитарно, чем у нас или в России. Я бы даже сказал — математически.

— Поясните.

— Охотно. Германские ученые считают магическое воздействие сочетанием двух факторов: концентрации и контроля. Всего лишь. Чистая физика. Никакой мистики. Обладающий даром способен концентрироваться на каком-то объекте воздействия в некоторой степени, позволяющей направлять на него энергию. А наличие контроля дает возможность добиваться нужного результата ее воздействием. Немцы считают, что магическими талантами может овладеть любой, целенаправленно их развивающий. В какой-то мере, разумеется. Одаренный от природы — несравнимо больше.

— Но я не занималась никакими специальными уроками, — возразила Юлия, нервно теребя ручку сумки.

Из глубин сознания поднималась ужасающая мысль, к ней и подводил де Пре: она пробудила в себе особые дарования, позволившие принять сигнал беды от Федора… Нет, не может быть! Надо мыслить здраво.

— Согласен. Значит, ваш талант неотшлифован и проявляется спорадически, под влиянием эмоций, вызванных сильными переживаниями о судьбе нашего друга. Но ровно в той же степени вероятности эти чувства вызовут видения, галлюцинации. Силу самовнушения недооценивать нельзя.

— Намекаете: я схожу с ума?

— Увольте! — рассмеялся де Пре. — Более здравомыслящую мадемуазель, чем вы, найти сложно. Договоримся так: я отправлю поручение нашему резиденту в Мюнхене… Да-да, это величайший секрет Сюрте. Наличие резидентур в крупнейших городах Рейха — государственная тайна. По правилам я должен застрелить вас, чтоб ее не разгласили.

— Вы шутите?

— Ничуть. Правило-то есть. Стрелять не собираюсь и даже не потребую за это поцелуй, — директор откровенно веселился. — Но дам поручение собрать максимально полную информацию о Клаусе Вольфе в Мюнхене. Он там под этим именем?

— Да. Мерси, маркиз…

— Мерси — немножко мало. Мне подсказали, что выделены ассигнования на первую сотню танков «Фалькон», что составляет сто тысяч франков роялти для его изобретателя.

— Чек на десять тысяч франков вас устроит?

— Конечно! Приятно иметь такого очаровательного и обязательного партнера как вы, мадемуазель Жюли. Должен вам заметить, что у Кошкина прекрасный вкус, — он согнал улыбку с физиономии и добавил более деловым тоном. — С крупнокалиберными митральезами дело обстоит сложнее. Пока заказаны для танков «Фалькон» и сотня на сошках — для испытаний в пехоте и для кавалерийских тачанок. Авиаторы от митральез отказываются, жалуются, что вес велик. Но я надеюсь на лучшее. Оревуар, мадемуазель!

* * *

Рогов переложил последний лист фотостатической копии и позвал Куликова.

— Миша, ты видел? Как думаешь, кто все это нарисовал?

Куликов придвинул стул и подсел к столу Рогова. Тот зажег электрическую настольную лампу под абажуром — над Тулой сгущались сумерки.

— Что тут думать… Он!

— Но почему только сейчас?! Почему первыми эти наброски увидели французы?

— На каждом листке — штемпель Генштаба. Будешь в Петрограде, заскочи на чаек к Брусилову и спроси его по-свойски: с чего это наш друг шлет депеши с того света не на Родину-матушку, а куда подальше?

Рогов фыркнул и задумался. У Парижа есть фора. Судя по многочисленным пометкам на французском, их конструкторы изучали идеи, заложенные в пулемете «Фалькон», самым пристальным образом. Мощная штучка! «Хорошо, что они — союзники, а не противники наши», — подумал Рогов.