Мастерская чудес

— Друзья, мы собрались сегодня, чтобы отпраздновать поступление Зельды на работу. Она сделала всего лишь первый шаг, ее ждет дальнейшее долгое восхождение. Однако первый шаг самый важный, он означает стремление к свободе и независимости. Отныне Зельда — хозяйка своей судьбы, созидательница собственного благополучия и процветания. Дорогие мои, эта девушка потеряла все, ее воспоминания стерты. Случай исключительный и вместе с тем поучительный. Зельда показывает нам, малодушным маловерам, что целеустремленность творит чудеса. Под целеустремленностью я подразумеваю волю к жизни, могучую, сметающую все преграды. Мы должны проживать осознанно и полноценно каждый миг, чутко, отзывчиво воспринимать все, что нас окружает и направляет. Должны доверять себе, будущему, ближним. Знать, что счастье возможно. Зельда победила смерть, преодолела пустоту. Она, как никто из нас, постигла на собственном опыте силу целеустремленности. Конечно же, впереди у нее много трудностей, сомнений, отчаяния, и все-таки целеустремленность восторжествует над всеми невзгодами, я уверен!

Жан обернулся ко мне, поднял пластиковый бокал.

— Зельда, позвольте выразить вам безмерное восхищение. Я понимаю, что вместе с прошлым теряешь накопленный опыт и полезные навыки. Вы не раз оступитесь, споткнетесь, ушибетесь. Не бойтесь: мы всегда будем рядом, поддержим вас, утешим, поймем. Вы справитесь, потому что вы не одиноки. В этом смысл существования «Мастерской», всех волонтеров и нуждающихся. Так выпьем же за ваше будущее, выпьем за победу жизни!

Меня обступили со всех сторон, принялись разглядывать, обнимать, расспрашивать. Прежде они не решались из деликатности обсуждать при мне амнезию, но теперь заговорили разом:

— Зельда, ну хоть какие-то обрывки воспоминаний у вас есть?

— Интересно, а сны вы видите?

— Отдельные картины прошлого не всплывают?

Как же меня угнетал этот праздник! Мне бы, наоборот, расслабиться, насладиться сполна их участием. А я сжалась, напряглась. Приходилось взвешивать каждое слово, чтобы не выдать себя ненароком. Да еще и голос совести заглушать. Та опять твердила: «Воровка! Крадешь их время, жалость, сочувствие. Обманом захватила превосходную должность с великолепными условиями. Корыстная дрянь! Ты не лучше тех мошенников из газет, что задействуют благотворительные фонды в своих махинациях. Ты чудовище! Воплощение зла».

В конце концов, все поплыло у меня перед глазами, ноги подкосились, я выронила пластмассовую рюмку и провалилась в небытие. Темнота, затем вспышка света. Через мгновение я очнулась на руках у мистера Майка.

— Отлично, дружище! — похвалил его Жан. — Вот это реакция!

Мистер Майк осторожно положил меня на кожаный бежевый диванчик для посетителей. Он смотрел на меня как-то странно, сконфуженно, недоуменно. Я залепетала в смущении:

— Простите, мне очень стыдно, я не хотела… Я так растрогана… И потом шампанское… Я пью его впервые… Или нет. Не знаю… Ничего не понимаю…

— Не извиняйтесь, — пробормотал он в ответ. — Всякое бывает. Не берите в голову.

Принес мокрое полотенце и положил мне на лоб.

Вечером я отчитывала себя, глядя в зеркало: «Хватит, Милли, прекрати! Зачем метаться из крайности в крайность, изводить себя понапрасну. Выбери раз и навсегда: либо ты терпишь угрызения совести, либо последствия своих поступков. Все взвесь, оцени, измерь, а потом крепко держись принятого решения, не отступай, не меняй его».

Наконец-то я осознала, что лежит у меня на плечах мертвым грузом, мешает жить и дышать. Чувство вины! Раньше я была виновата в том, что не смогла их спасти. Теперь — во лжи, в утаивании правды. Милли или Зельда, разницы нет. Мы обе обречены, безнадежно виноваты.

Я всю ночь не смыкала глаз. И к утру поняла: угрызения лучше. От чувства вины все равно не избавишься. Это как врожденное хроническое заболевание. К нему нужно притереться, с ним можно жить. Его я приму как данность, буду скрывать от окружающих и втайне страдать от острых мучительных приступов.

Мистер Майк

Вот ведь заладил: «Зови меня по имени. Для тебя я просто Жан». Нет, не могу, и все тут! Он мой начальник, отец-командир, благодетель. Сам меня нашел, сам мне все дал. Не зря же я в армии служил. Субординация — серьезная штука! И пусть там вся верхушка протухла и прогнила до мозга костей, а порядок все-таки нужен. Хорошо, когда кто-то приказы отдает, думает за тебя. Так спокойнее. Знаешь, что ты при деле, на месте. «Жан» или «мсье Жан» — никуда не годится! Запанибрата с ним я не буду. Он мне не ровня. «Мсье Харт» — дело другое, прилично звучит, уважительно. Я, как перебрался в «Мастерскую», и тыкать ему перестал.

— Мистер Майк!

— Здесь!

— Выпейте, не стесняйтесь. Вы ж это любите, я знаю.

И подталкивает ко мне банку пива. Прямо по столу — вжик! Спятил, что ли? Верно, подловить меня вздумал.

— Премного благодарен, — отвечаю. — Но мне что-то не хочется.

— Ладно вам, берите. Вы же по нему стосковались до смерти. Это не ловушка, успокойтесь.

Будто мысли мои прочитал! А баночка запотевшая так, сука, и просится: «Возьми меня!» Умильно, как шлюхи в Нджамена.