Мастерская кукол

– А теперь твоя очередь, – сказал Луис, устанавливая на мольберте свежий картон.

– Что мне нарисовать?

– Что хочешь.

Он не предложил ей рисовать себя, а встал позади. Опустившись на стульчик, Айрис взяла в руки угольный карандаш и принялась делать набросок горгульи в центре фонтана, стараясь передать форму ее вытянутого рыла и рогов с помощью теней. Постепенно работа увлекла ее, и она подумала, как приятно покинуть молчаливый дом и оказаться на улице, где веет ветер и поют птицы.

Рисунок, который выходил из-под ее рук, был более уверенным и точным, чем несколько месяцев назад: в нем было меньше линий и четких контуров и больше экспериментов со светотенью. Прижав карандаш к картону плашмя, она крест-накрест заштриховала самую глубокую тень в основании скульптуры и вдруг заметила какую-то птицу, опустившуюся на ветку ближайшего дерева. Птица вертела головкой, охорашивалась, и Айрис подумала, что до сих пор рисовала только мраморную руку (а сейчас – мраморное чудище), рабски копируя мертвые, застывшие формы, создавая что-то наподобие не слишком качественного дагерротипа. Пожалуй, подумала она, даже хорошо, что Джинивер съела ее картину и «Рука» не попала на выставку, не стала ее дебютом. Сейчас Айрис отчетливо чувствовала, что способна на большее. В отличие от картин Луиса, ее наброски не имели сюжета и, отображая лишь «мертвую натуру», не запечатлевали мгновения жизни, имевшие продолжение за пределами полотна. Теперь настала пора двигаться дальше. Тяжеловесная статичность собственных работ перестала удовлетворять Айрис, и она обратила все свое внимание на птицу, пытаясь передать на свободном уголке картона задор ее хохолка, стремительную остроту клюва, непоседливую энергию встопорщенных крыльев. Милле и Луис никогда не писали птиц и животных с натуры, предпочитая покупать чучела, но Айрис это казалось обманом. Что, если попробовать сделать набросок с живой птицы?..

Ее рука задвигалась быстрее, но она тут же сделала несколько ошибок и вздохнула.

– Я хочу нарисовать, как топорщатся ее перья, когда она приподнимает крылья! – пожаловалась Айрис.

– Боюсь, в данном случае ты занимаешься безнадежным делом, – сказал Луис. – Ты забыла, что искусство заключается в том, чтобы остановить движение.

Айрис снова вздохнула и посмотрела на набросок.

– Наверное, у меня все-таки нет никаких способностей!

– Ты действительно так думаешь?

– Да. Я просто бездарь.

Он не ответил, как не отвечал никогда, если Айрис напрашивалась на похвалу. Обычно это ее не задевало, но сейчас она почувствовала необъяснимое раздражение.

– Наверное, мне следует бросить рисовать, – сказала она, от души желая, чтобы Луис возразил. – Я безнадежна!..

Но Луис не ответил. Отломив от дерева усыпанную цветами ветку, он взмахнул ею, и воздух наполнился летящими по ветру розовыми лепестками.

Маленький пастушок

Наряженный в старомодный колет из овчины, Альби лежал на подушках в студии Луиса и думал о рае – о таком специальном месте в небесах, куда попадают одни только праведники. Должно быть, именно так они себя там чувствуют, решил он, наслаждаясь теплом мягкой овечьей шкуры. Ах, как хотелось бы ему оказаться в раю и походить по облакам! Или даже попрыгать по ним!.. Не удержавшись, мальчуган погладил меховой отворот и тут же услышал донесшееся из-за мольберта рычание. Вспомнив, что ему полагается лежать неподвижно, Альби вернул руку на бедро.

– Когда я получу плату? – проговорил он одними губами, но, вспомнив, что он теперь – работающий человек, проговорил отрывистым и резким тоном, каким пользовалась его сестра: – Выкладывай-ка два шиллинга, приятель, да поживее. И деньги вперед. Я не хочу, чтобы ты взял и смылся, не заплатив.

– Что? – рассеянно переспросил Луис. – Я не собираюсь никуда смываться. Это мой дом. Лежи-ка смирно!..

– Извиняйте, хозяин. – Но тут у Альби зачесалось в носу, и он машинально запустил в него палец.

Луис снова заворчал.

– Я не дурак, сэр. Если вы не заплатите мне флорин, как договаривались, не увидите мою киску!

– Что-что? – снова спросил Луис. – О чем это ты болтаешь?! – Он раздраженно отшвырнул карандаш. – Тебе очень повезет, если я тебе вообще что-то заплачу. Я уже сто раз говорил тебе: не шевелиться!

Боязнь остаться без денег заставила Альби застыть неподвижно почти на целую минуту. Ему будут платить два шиллинга в день, мечтал мальчуган. Очень скоро он станет так же богат, как все эти франты, которых он видел в цирке! Если бы Альби умел считать, он бы, конечно, прикинул, сколько дней ему придется позировать, прежде чем он сумеет накопить на новые зубы, но, к добру или к худу, математика была ему недоступна.

– Тебя что, блохи заели?

– Извините, сэр, – смиренно произнес Альби и снова застыл неподвижно.