И поговорит не как другие — торопливо и свысока. Нет, уважительно и обстоятельно — и про жизнь спросит, и о себе кое-что расскажет, и попросит стеречь этих больших, но беззащитных хозяев. Людям кажется, что они сильные и без собак могут прожить. Нет, Шарик знал, что хозяева нуждаются в защите, и готов был защищать их до последнего вздоха. И Шарик ласково ворчал, обещая полной и усталой женщине быть верным и храбрым.
Канатчиков держал Шарика на цепи, чтобы доказать всем соседям, что он ничем не отличается от них. Зачем это требовалось, Шарик не знал, потому что в чужие тайны не лез. Нужно было, чтобы Шарик с громким лаем громыхал цепью и обнажал клыки при виде каждого, кто заходил во двор. И Шарик это делал, лишь временами внимательно смотрел на хозяина, словно упрекал в потехе. Хозяин виновато морщился и говорил: «Потерпи, брат!» И Шарик терпел: раз надо — значит, надо! Но как только запирали ворота, так начиналась та настоящая жизнь, которую Шарик ждал с нетерпением. Цепь он сбрасывал играючи и носился по двору — огромный, с широкой грудью, на крепких длинных ногах, с красным языком, болтавшимся где-то на боку. Пес сильно и ловко бросал свое литое тело. И в глазах сумасшедшинка. Налетал бурей на Канатчикова, ставил лапы на грудь, норовя лизнуть и обдавая жарким дыханием, валил с ног. Ура! Свобода!
На мгновение замирал около Николая. Плюхался на четыре лапы. И сидел, пожирая его влюбленными глазами. Николая не сбивал с ног — знал, что больной. К Воеводину, тоже нелегальному, появившемуся в мастерской недавно, приносил старую варежку. Откуда он ее раздобыл — загадка для Канатчикова. Чаще всего валялась она в конуре. Когда Шарик носился по двору и натыкался на Воеводина, то обязательно доставал ее из конуры. Так начиналась игра. Шарик держал в зубах варежку, а Воеводин вырывал ее. И оба хитрили. Шарик больше тряс головой, чем варежкой, боясь ее разорвать. Воеводин только для вида старался ее отобрать, ибо тоже страшился порвать варежку и лишить Шарика такой славной игрушки.
Вот и сегодня, как только задвинули засов на воротах, Шарик встрепенулся. Потянулся на передних лапах, зевнул, обнажив огромные белые зубы, и встряхнулся. Загремел цепью, подзывая хозяев. Сколько можно ждать, пока отстегнут цепь! Увидел Марию Петровну и заскулил. Как гордый пес, он презирал себя за скулеж, но ему хотелось поговорить с Марией Петровной. И в глазах тоска. И хвостом забил, раскидывая стружки.
— Иди, иди, разбойник! — Канатчиков принялся спускать его с цепи. — Увидал любимицу, лохматый барбос. У, бесстыжий нахал!
Шарик, забыв приличия, кинулся к Марии Петровне. Сделал несколько победных кругов, чем явно испугал Лелю.
— Ну, дуралей, думай, а то ненароком и опрокинешь, — урезонивал его Канатчиков. — Разыгрался, словно медведь в посудной лавке.
Мария Петровна села на скамейку и пристроила около себя корзину, набитую зеленью. Только Шарика не обмануть — в сумке он отчетливо чувствовал запах колбасы. И он щурился от удовольствия, виднелись лишь золотые зрачки глаз да красный язык.
— Мария Петровна, какие новости? — не вытерпел Канатчиков и пытливо взглянул на женщину. — Не только ведь с баловством заявились.
— Конечно, не ради Шарика… Но и он многое значит. — Мария Петровна усмехнулась нетерпению Канатчикова. — В Саратов пришел транспорт «Искры».
Леля сразу насторожилась. Вспомнила, как укладывала мама на кухне свертки в корзинку. Тогда еще под недовольным взглядом Марфуши набивала ее луком и морковью. Прятала свертки, чтобы никто не увидел. Значит, вот что папа называл камуфляжем, а мама конспирацией.
— Здесь двадцать экземпляров. События в стране удивительные — рабочие не хотят мириться с грабительскими порядками. — Мама протянула сверток из корзинки Канатчикову. — Бастуют повсеместно и требования не только о повышении расценок выдвигают, но и политические. Да, да, требуют политических свобод! Ленин учит обращать внимание партии на развитие сознания рабочих. Листовки, прокламации имеют наипервейшее значение. Политическая пропаганда среди рабочих — вот наша забота. Номера «Искры» на этот раз для завода Гантке. Завод металлургический, рабочих много… Вот и пронесите «Искру» незаметно на завод и почитайте рабочим в обеденный перерыв.
— Сущая беда со сторожами, они из бывших полицейских. Стоят, псы, в проходной и каждого сверлят глазами. Малейшее подозрение — обыскивают. Рабочие недовольны таким порядком. Полицейские — людишки дошлые и обыскивают с редким умением, словно воров. — Канатчиков говорил с болью. — Работать трудно. И все же не беспокойтесь — газеты доставим наилучшим образом, комар носу не подточит, а посему давайте побольше… На заводах «Искру» из рук рвут и зачитывают до дыр. Буквально! Хотят знать правду.
— Плохие дела у хозяев, коли городовых вместо сторожей зовут… Иного средства нет! — Николай Соколов закашлялся и приложил к губам платок. На платке проступила кровь. — И городовые порядок навести не могут.
Мария Петровна сочувственно на него взглянула и достала новый сверток из сумки. Любовно подержала его и передала Канатчикову.