В России надвигалась первая русская революция 1905 года. На заводах и фабриках рабочие объединялись в боевые дружины, учились стрелять и готовили оружие. Оружия было мало, да и денег на его закупку партия не имела. И пришлось рабочим делать в цехах кинжалы и пики. На заводах и фабриках говорили открыто о ненависти к царю, который приказал расстрелять народ 9 января. Рабочие шли за помощью к царю, шли с женами и стариками-родителями, чтобы рассказать о тяжелой жизни, о том, что с голоду мрут детишки, что обирают их фабриканты и заводчики. Царь их слушать не стал, а демонстрацию приказал расстрелять.
И Россия забурлила. Все больше вспыхивали стачки и забастовки, все больше требовалось листовок и прокламаций, которые разъясняли рабочим, что происходит в стране. Большевики звали народ к оружию, к революции.
В тот день в типографии «Дело» были отпечатаны листовки. За ними приехала Мария Петровна с чемоданом, на который обратила внимание Леля. Обстоятельства складывались хорошо, и опасности ничто не предвещало. В типографии наборщики ей рассказали, как провели полицию, явившуюся неожиданно. Взяли набор и сбросили в котел со свинцом. Полиция порыскала, порыскала по цехам, только безрезультатно. Крамолы нет. Да о ней никто и не думал. Рабочие стояли и промывали печатные машины бензином. Отпечатанные пачки листовок лежали под досками, на которые набросали всякой ветоши. Пакля для конопачивания оконных рам валялась в цехах в мешках, и на нее полиция не обратила внимания. К тому же в типографии тянулся нескончаемый ремонт, и беспорядок царил ужасающий.
Мария Петровна уложила прокламации в чемодан. Чемодан следовало передать товарищу, который уезжал вечерним поездом в Москву. Все шло великолепно. И настроение у рабочих боевое, и чемодан полнехонек листовок с призывами к восстанию.
Распрощалась с печатниками и за углом подхватила лихача. Парень такой улыбчатый, с озорными глазами. Извозчик помог установить чемодан, и она преспокойно уселась в пролетку. Радуясь и ветру, и метели, и тому, как славно все устраивается. На конспиративную встречу она никогда не ехала сразу. Вот и решила прокатиться, чтобы проверить, нет ли слежки.
И тут заприметила извозчика с красной лентой на цилиндре, серого жеребца в яблоках и господина в нахлобученной шапке. И сразу поняла — шпик. Шпик вертелся в пролетке, как на раскаленных углях, и поторапливал извозчика. Более того, старался не выпустить из виду пролетку, на которой она ехала.
В разгар этой гонки и натолкнулась она на Лелю с папкой для нот.
Марию Петровну не раз прослеживали на извозчике, и она знала, что это преследование, пожалуй, самое страшное. Куда бы ни сунулась, как бы ни пыталась уйти, как бы ни гнала лошадь — везде ощущала погоню. И чувство неотвратимости и тревоги не покидало ни на миг.
Вот и сейчас она слышала храпение лошади, и казалось, морда ее вот-вот упрется в пролетку. Нет, спастись от преследования любой ценой. Нужно уйти от ареста и сохранить литературу. Представить, что чемодан станет добычей охранки, она не могла. Столько здесь вложено труда, и слова такие нужные рабочим… И вдруг все окажется на столе жандармского офицера. О собственной опасности она не думала. Каждый день опасен, каждый шаг…
Она протянула извозчику трешку (деньги не малые!) и попросила прокатить с ветерком.
Извозчик широко улыбнулся и удивился — дама никак не была похожа на гуляк, любителей прокатиться с ветерком. Но деньги есть деньги. Привстал и щелкнул кнутом. Ветер подхватил гортанный крик:
— Но! Но! Залетные!..
И сани понеслись. Ветер горстями бросал снег. Острые снежинки кололи лицо и заползали за воротник. Ветер обжигал холодом. Извозчик свернул на перекрестке к Мойке, схваченной льдом, и гул преследования прекратился. Мария Петровна перевела дух и вынула из муфты руку. Стала вытирать мокрое от снега лицо. Сердце сильно билось. И стало весело и страшно. В ушах свистел ветер, словно предупреждал об опасности. Только она знала, что смелость всегда побеждает. Придержав шапочку рукой, оглянулась назад. Поворот, поворот… Сани наклонились, и Мария Петровна прижала чемодан, боясь его потерять. Придавила с силой коленом. Извозчик ухарски сдвинул цилиндр, непонятно каким образом державшийся на кудрях, припорошенных снегом. Был как дед-мороз, с белыми усами, с белой бородой. Глаза светились восторгом. «Ясно, из лихого пламени казацкой вольницы», — подумала Мария Петровна с одобрением.
И вновь по заснеженной мостовой застучали копыта. Она обернулась — опять преследователь. Мучение одно. Что делать? Добром эта гонка не кончится…