Мастерство романа

Естественно, этот эпизод способствовал тому, что «Юлия» стала самым популярным и читаемым романом восемнадцатого столетия. Нравственные оценки Руссо напряжены ничуть не менее, чем у Ричардсона, но в отличие от последнего он полагает, что если мужчина и женщина, действительно, влюблены друг в друга, то они имеют право реализовать эту любовь вопреки общественным установкам. Это обстоятельство сделало «Юлию» более шокирующим произведением, чем «Кларисса», поскольку идея о том, что молодая девушка способна потерять свою девственность еще до вступления в брак, по разным причинам всегда признавалась непристойной как для мужской, так и для женской части читательской аудитории. Успех «Юлии» тем не менее был настолько ошеломляющим, что вплоть до 1800 года книга выдержала более семидесяти изданий во Франции. (При этом Руссо использовал возможность подробно изложить в своем романе собственные взгляды на теорию образования и общественного устройства).

Финал книги прописан во вполне безопасном духе высоких моральных принципов. Барон отказывается дать согласие на брак своей дочери и Сен–Пре. Последний отправляется в кругосветное путешествие вместе с другом Ансоном, а Юлия по настоянию отца выходит замуж за своего жениха Де Вольмара. По возвращении из путешествия Сен–Пре наносит визит в дом супругов — по приглашению мужа, — и хотя возлюбленные все еще любят друг друга, они все–таки решают не предавать Де Вольмара и расстаются. Юлия погибает в результате несчастного случая, и Сен–Пре, движимый чувством самопожертвования, становится воспитателем ее детей…

У женской части читательской аудитории судьба Юлии имела куда больший успех, нежели судьба Клариссы. Как это ни странно, плакали даже мужчины. Из–за «Юлии» на землю обрушились потоки слез. И дело было не только в тяжелой участи Сен–Пре. Дело было в том, что Руссо создал произведение, которое на тот момент времени было уникальным в европейской литературе. Он вызвал в читателях настроение бесконечной тоски и гнетущего желания. Это было романическое настроение: далекие звуки валторны, серебро густых туманов, бледные закаты, зовущие растерянную душу покинуть этот тусклый мир земной юдоли… Руссо был не только удачным романистом, но и композитором, поэтому последние страницы романа звучат, слово музыка.

Но более важным оказался тот едва заметный, еле слышимый вопрос, который Руссо задает в своем романе. А не Бог ли человек? Если нет, то откуда тогда у него эта способность к диким экстазам, это устремленное в высь, словно птица, ощущение свободы? А не является человек лишь игрушкой в руках самовольных богов? А не есть ли его удел вечная мука от созерцания мимолетных проблесков свободы, которую он никогда не сможет ощутить полностью? Здесь Руссо превосходит Ричардсона (о чем без какого–либо избытка скромности он писал сам). Жизненная трагедия Клариссы воспринимается как ее личная судьба; Руссо же словно спрашивает нас о всей вселенной, о жизни человека, о смысле существования. Конечно же, он не поставил этот вопрос открыто; но он задал настроение. Читатель, вернувшийся из мира «Юлии», вновь оказывается на земле с ощущением огромного проделанного пути. Руссо научил его задавать вопросы, которые впоследствии были поставлены лишь великими философами. Ричардсон научил Европу мечтать, а Руссо — мыслить.

Теперь обратимся к людям, сумевшим дать ответ на вопрос, поставленный Руссо, и не в одном произведении. Это произошло в стране, которая считается настоящей родиной романтизма: в Германии. И связанными с этим оказались два гениальных поэта.

Двадцатитрехлетний юноша Иоганн Вольфганг Гёте влюбился безнадежно и страстно; подобно Руссо, он изложил свои невзгоды в форме романа. Имя героя этого романа несло в себе умышленное сходство с именем автора; роман назывался «Страдания юного Вертера».

Вертер — художник, остановившийся в небольшом немецком городке. Видя Шарлотту, он влюбляется в нее с первого взгляда, и его любовь приобретает черты болезни, наваждения, смерти. Тем самым Гете привнес в литературу нечто новое. Сен–Пре и Юлия были влюблены друг в друга, но вскоре они признались в этом и, подобно любой другой паре возлюбленных восемнадцатого столетия, провели ночь вместе. Напротив, страсть Вертера к Шарлотте имеет в себе болезненную, почти религиозную основу. Лотта для него не только женщина; она является символом всех человеческих желаний, «вечной женственностью». Поэтому, когда она выходит замуж за другого, Вертер терпит нечто большее, чем личную неудачу; он словно ощущает на себе злобную насмешку судьбы, говорящую о том, что любой человеческий идеал просто недостижим. Полный отчаянья, Вертер в конце концов открывает свою любовь Лотте; но та отвергает ее, и он кончает жизнь самоубийством. Узнав о его смерти, она погружается в депрессию, подобно читателю, начиная понимать, что на самом деле любила его одного.