Мастодония

Линда Бейли приметила меня в ту же секунду, как я переступил школьный порог, и налетела на меня, словно хлопотливая самодовольная курица. Она была одной из немногих, кого я помнил, да, честно говоря, ее просто невозможно было забыть. Вместе с мужем и выводком неопрятных детишек она жила на ферме по соседству с нашей, и за все годы, что мы провели здесь, едва ли выдался десяток дней, чтобы она не притащилась по дороге, а то и прямиком через поля одолжить чашечку сахара, или кусочек масла, или еще какую-нибудь ерунду, которой у нее вдруг не хватило в хозяйстве и которую она, между прочим, потом не удосуживалась отдать. Она была крупная, костлявая женщина с лошадиным телосложением, и если постарела, то, по-моему, совсем чуть-чуть.

– Хорас Смит! – взревела она. – Малыш Хорас Смит! Я бы узнала тебя где угодно!..

Она схватила меня в объятия и принялась колошматить по спине. Она осыпала меня звучными тумаками, а я недоуменно припоминал, случилось ли хоть однажды в отношениях между нашими семьями что-нибудь, что дало бы ей право на такое приветствие.

– Значит, ты вернулся! – грохотала она. – Ты не смог жить вдали от нас! Уж если Пайлот-Ноб у тебя в крови, никто его нипочем не забудет. Даром что ты побывал в разных местах. В языческих странах. И в Риме ты тоже был, ведь так?

– Я провел в Риме некоторое время, – ответил я. – Это вовсе не языческая страна.

– У меня возле свинарника растут пурпурные ирисы, – объявила она, – из сада самого папы. Вообще-то, не на что особенно посмотреть. На своем веку я видывала ирисы и получше, куда привлекательнее этих. Будь у меня другие такого сорта, я бы выкопала их и вышвырнула давным-давно. А эти сохранила из-за того, что они оттуда. Уж поверь, не у каждого есть ирисы из сада самого папы. Не думай, что я поддерживаю папу и всякие там глупости, но это все-таки особенные ирисы, ты согласен со мной?..

– Конечно согласен, – ответил я.

Она вцепилась в мою руку:

– Да пойдем же, ради бога, сядем! Нам надо о многом поговорить… – Она потащила меня к выстроенным в ряд стульям, и пришлось сесть с ней рядом. – Ты говоришь, Рим не языческая страна, но ведь у язычников ты тоже был. Что ты скажешь о русских? Ты же часто бывал в России…

– Не знаю, что и сказать. Есть русские, которые до сих пор верят в Бога. Правда, правительство у них…

– Вот тебе раз! Никак тебе нравятся русские?

– Некоторые нравятся, – ответил я.

– Я слышала, ты был в Унылой лощине и утром проезжал мимо фермы Уильямсов. За какой надобностью тебя туда занесло?

Интересно, подумал я, а есть что-нибудь, о чем бы она не слышала, о чем не слышал бы весь Пайлот-Ноб?.. Отчетливее, чем в перестуке барабанов по джунглям, эффективнее, чем по радио, новости распространяются здесь в мгновение ока – все до мельчайшего слушка, до самой ерундовой догадки.

– Да вот пришло в голову свернуть, – приврал я слегка. – Мальчишкой я, бывало, охотился там на белок…

Она взглянула на меня подозрительно, не уловив логики в моих оправданиях.

– Может, днем там и ничего, – заявила она, – но ни за какие деньги не хотела бы я оказаться там после захода солнца. – Она наклонилась ко мне поближе, и пронзительный ее голос снизился до скрипучего шепота. – Там жуткая свора собак, если это вообще собаки. Носятся по холмам, лают, рычат, заливаются, а как пробегут мимо – будто ветер ледяной пролетел. Душа в пятки уходит…

– Вы сами слышали этих собак?

– Слышала ли? Да чуть не каждую ночь слышу, но, правда, никогда не бывала так близко, чтобы пахнуло этим ветром. Мне Нетти Кэмпбелл рассказывала. Ты помнишь Нетти?

Я отрицательно покачал головой.

– Ну верно, как ты можешь помнить! Она была Нетти Грэхем, прежде чем вышла за Энди Кэмпбелла. Они жили в самом конце дороги, что ведет вверх по Унылой лощине. Нынче дом нежилой. Просто снялись и ушли. Собаки их выжили. Может, ты видел его – их прежний дом, я имею в виду.

Я кивнул не слишком уверенно: своими глазами я дома не видел, но я же слышал о нем накануне вечером от Лаузи Смит.

– Странные вещи творятся здесь на холмах, – продолжила Линда Бейли. – Такое, чему никто, если в здравом уме, не поверит. Наверное, все потому, что здесь у нас настоящая глухомань. Сколько других поселков разрослись, обустроились, ни деревца не осталось, зато вокруг поля. А здесь глухомань. Наверное, так навсегда и останется…

Комната заполнялась народом. Я заметил Джорджа Дункана, пробирающегося ко мне сквозь толпу, и встал навстречу, протягивая руку.

– Я слышал, ты хорошо устроился, – сказал он. – Я так и знал, что тебе там понравится. Учти, я звонил Стритеру и просил его присматривать за тобой как следует. Он ответил, что ты вышел порыбачить. Поймал что-нибудь стоящее?

– Пару окуньков, – признался я. – Надеюсь, когда попривыкну к реке, дела пойдут лучше…

– По-моему, начинается, – сказал он. – Увидимся позже. Тут много народу, с кем тебе не мешало бы поздороваться.