Мастодония

– Я не намерен раскрывать вам свои планы, – перебил он. – Вы показали себя чересчур находчивым умником, обладателем того бесчестного, изворотливого, безжалостного ума, который отличает отдельных представителей человечества. И если я поделился с вами немногими соображениями, то исключительно потому, что когда-либо в будущем вы оцените их и, возможно, будете расположены согласиться на роль нашего агента…

И с этими словами он исчез в клубах серного дыма, оставив меня в одиночестве. Налетевший ветер отнес дымок к западу, и я вздрогнул, хотя ветер вовсе не был холодным. Скорее уж холод шел изнутри, как своеобразная память о недавнем моем собеседнике.

Местность была безлюдной, с неба светила бледная луна, подчеркивая это безлюдье и беззвучное ожидание – чего? Опять чего-то дурного?

Он сказал, что меж двух валунов меня ждет ложе из листьев, и я нашел его без большого труда. Покопался в листве, но гремучих змей не обнаружил. Да, пожалуй, и не предполагал обнаружить: дьявол не производил впечатления субъекта, прибегающего к столь откровенной лжи. Я забрался меж камней и взбил листья, устраиваясь поудобнее.

Во тьме надо мной постанывал ветер, и я благодарно подумал о том, что Кэти сейчас в безопасности, у себя дома. Я заверял ее, что мы как-нибудь выберемся отсюда, выберемся вдвоем, но и мечтать не мог тогда, что она окажется дома уже через час-другой. Моей заслуги, разумеется, в том не было никакой, но, по существу, это не играло роли. Так устроил дьявол, и хоть его решение было продиктовано чем угодно, только не состраданием, я поймал себя на том, что думаю о нем с теплым чувством.

Я вспомнил Кэти, вспомнил ее лицо, обращенное ко мне, в отблесках пламени у ведьмина очага и старался восстановить в памяти ее счастливый тон и выражение глаз. Что-то ускользало, какой-то оттенок никак не вспоминался, и я все старался воссоздать его в точности, пока не заснул.

Чтобы проснуться в день битвы при Геттисберге.

Глава 14

Проснулся я от толчка, проснулся очень резко, стремительно сел и трахнулся затылком о валун. Из глаз посыпались искры, но и сквозь фейерверк я различил человека, который склонился надо мной и пристально меня рассматривал. В руках он держал ружье, и дуло было направлено в мою сторону. Не то чтобы он в меня целился всерьез – скорее он только что использовал ружье, чтобы растолкать меня.

На нем было кепи с большим козырьком, сидевшее кое-как, потому как он давненько не стригся. А еще на нем был линялый синий мундир с медными пуговицами.

– Ума не приложу, – сказал он, впрочем, вполне дружелюбно, – как это некоторые ухитряются дрыхнуть где и когда попало.

Он чуть повел головой, и поверхность валуна украсилась метким табачным плевком.

– Случилось что-нибудь? – спросил я.

– Мятежники стягивают пушки. С самого рассвета только этим и занимаются. Там уж, поди, тысяча пушек, вон на взгорке напротив. Развернуты в ряд, колесо к колесу.

– Да нет, какая там тысяча, – откликнулся я. – Цифра двести будет поточнее.

– Может, ты и прав, – согласился он. – Может, у них, у мятежников, тысячи пушек вообще нет.

– Значит, это Геттисберг?

– Конечно Геттисберг, – ответил он недовольно. – И не уверяй меня, что не знаешь. Не мог ты стоять на позиции несколько дней и не иметь понятия, где стоишь. Тут было горячо как в аду, и чтоб мне провалиться, нам скоро опять попробуют задать жару…

Битва при Геттисберге. Ничего другого и ждать не приходилось. Неспроста рощица на склоне показалась мне вечером смутно знакомой. Но какой это был вечер? – задумался я. Вчерашний вечер или тот, что отгорел здесь сто с лишним лет назад? Или в этом мире точное время имеет не больше смысла, чем все остальное?..

Скорчившись на ложе из листьев, я старался как-нибудь взять себя в руки. Вечером тут была просто рощица и груда камней – а утром оказалось поле битвы!

Я пригнул голову, выкарабкался из щели меж камнями и, сев на корточки, оказался лицом к лицу с тем, кто меня разбудил. Он перекатил жвачку во рту от щеки к щеке, присмотрелся ко мне и спросил подозрительно:

– Ты из какого отряда? Что-то не припомню, чтоб мне встречался здесь кто-нибудь, разряженный, как ты…

Если б мозги ворочались попроворнее, я, может, и нашелся бы что ответить, но рассудок был еще помутнен со сна, и затылок трещал после близкого знакомства с валуном. Да и то, что я очнулся на поле битвы при Геттисберге, ясности мыслям тоже не добавляло. Я понимал, что надо что-то сказать, но никакого членораздельного ответа не придумал и только покачал головой.

На склоне надо мной, на самой его вершине, выстроился строй пушек с канонирами, замершими близ них неподвижно, как на параде, и неотрывно глазеющими по-над низиной на взгорок напротив. Был виден офицер на лошади – она нервно пританцовывала, он выпрямился в седле. А чуть ниже пушек длинной ломаной линией расположилась пехота – кто за наспех сделанными укрытиями всевозможного вида, кто плашмя на земле, а кто сидел, словно отдыхая, но все без исключения таращились в одном направлении.