Мать

- Выпил? - спросил извозчик, обернувшись на козлах и добродушно улыбаясь.

- Хватил горячего до слез! - вздохнув, ответила мать.

- Сын?

- Да, сапожник. А я в кухарках живу…

- Маешься. Та-ак…

Махнув кнутом на лошадь, извозчик опять обернулся и тише продолжал:

- А сейчас, слышь, на кладбище драка была!.. Хоронили, значит, одного политического человека, - из этаких, которые против начальства… там у них с начальством спорные дела. Хоронили его тоже этакие, дружки его, стало быть. И давай там кричать - долой начальство, оно, дескать, народ разоряет… Полиция бить их! Говорят, которых порубили насмерть. Ну, и полиции тоже попало… - Он замолчал и, сокрушенно покачивая головой, странным голосом выговорил: - Мертвых беспокоят, покойников будят!

Пролетка с треском подпрыгивала по камням, голова Ивана мягко толкала грудь матери, извозчик, сидя вполоборота, задумчиво бормотал:

- Идет волнение в народе, - беспорядок поднимается с земли, да! Вчера ночью в соседях у нас пришли жандармы, хлопотали чего-то вплоть до утра, а утром забрали с собой кузнеца одного и увели. Говорят, отведут его ночью на реку и тайно утопят. А кузнец - ничего человек был…

- Как звали его? - спросила мать.

- Кузнеца-то? Савел, а прозвище Евченко. Молодой еще, уж много понимал. Понимать-то, видно, - запрещается! Придет, бывало, и говорит: «Какая ваша жизнь, извозчики?» - «Верно, говорим, жизнь хуже собачьей».

- Стой! - сказала мать.

Иван очнулся от толчка и тихо застонал.

- Развезло парня! - заметил извозчик. - Эх ты, водка - водочка…

С трудом переставляя ноги, качаясь всем телом, Иван шел по двору и говорил:

- Ничего, - я могу…

13

Софья была уже дома, она встретила мать с папиросой в зубах, суетливая, возбужденная.

Укладывая раненого на диван, она ловко развязывала его голову и распоряжалась, щуря глаза от дыма папиросы.

- Иван Данилович, привезли! Вы устали, Ниловна? Напугались, да? Ну, отдыхайте. Николай, Ниловне рюмку портвейна!

Ошеломленная пережитым, тяжело дыша и ощущая в груди болезненное покалывание, мать бормотала:

- Вы обо мне не беспокойтесь…

И всем существом своим трепетно просила внимания к себе, успокаивающей ласки.

Из соседней комнаты вышли Николай, с перевязанной рукой, и доктор Иван Данилович, весь растрепанный, ощетинившийся, как еж. Он быстро подошел к Ивану, наклонился над ним, говоря:

- Воды, больше воды, чистых полотняных тряпок, ваты! Мать двинулась в кухню, но Николай взял ее под руку левой рукой и ласково сказал, уводя ее в столовую:

- Это не вам говорят, а Софье. Наволновались вы, милый человек, да?

Мать встретила его пристальный, участливый взгляд и с рыданием, которого не могла удержать, воскликнула:

- Что это было, голубчик вы мой! Рубили, людей рубили!

- Я видел! - подавая ей вино и кивнув головой, сказал Николай. - Погорячились немного обе стороны. Но вы не беспокойтесь - они били плашмя, и серьезно ранен, кажется, только один. Его ударили на моих глазах, я его и вытащил из свалки…

Лицо Николая и голос, тепло и свет в комнате успокаивали Власову. Благодарно взглянув на него, она спросила:

- Вас тоже ударили?

- Это я сам, кажется, неосторожно задел рукой за что-то и сорвал кожу. Пейте чай, - холодно, а вы одеты легко…

Она протянула руку к чашке, увидала, что пальцы ее покрыты пятнами запекшейся крови, невольным движением опустила руку на колени - юбка была влажная. Широко открыв глаза, подняв бровь, она искоса смотрела на свои пальцы, голова у нее кружилась и в сердце стучало:

«Так вот и Пашу тоже, - могут!»

Вошел Иван Данилович в жилете, с засученными рукавами рубашки, и на молчаливый вопрос Николая сказал своим тонким голосом:

- На лице незначительная рана, а череп проломлен, хотя тоже не сильно, - парень здоровый! Однако много потерял крови. Будем отправлять в больницу?

- Зачем? Пускай остается здесь! - воскликнул Николай.

- Сегодня можно, ну, пожалуй, завтра, а потом мне удобнее будет, чтобы он лег в больницу. У меня нет времени делать визиты! Ты напишешь листок о событии на кладбище?

- Конечно! - ответил Николай. Мать тихо встала и пошла на кухню.

- Куда вы, Ниловна? - беспокоясь, остановил он ее. - Соня одна управится!

Она взглянула на него и, вздрагивая, ответила, странно усмехаясь:

- В крови я…

Переодеваясь в своей комнате, она еще раз задумалась о спокойствии этих людей, об их способности быстро переживать страшное. Это отрезвляло ее, изгоняя страх из сердца. Когда она вошла в комнату, где лежал раненый, Софья, наклонясь над ним, говорила ему:

- Глупости, товарищ!

- Да я стеснять вас буду! - возражал он слабым голосом.

- А вы молчите, это вам полезнее…

Мать встала позади Софьи и, положив руки на ее плечо, о улыбкой глядя в бледное лицо раненого, усмехаясь, заговорила, как он бредил на извозчике и пугал ее неосторожными словами. Иван слушал, глаза его лихорадочно горели, он чмокал губами и тихо, смущенно восклицал:

- Ох… экий дурак!

- Ну, мы вас оставим! - поправив на нем одеяло, заявила Софья. - Отдохните!

Они ушли в столовую и там долго беседовали о событии дня.