Мать

Смилгин. Вот так и подстрекают наших людей. Стачка - совсем дрянь дело. Завтра утром они не выйдут на работу. А что будет завтра вечером? А через неделю? Хозяевам-то все равно, будем мы работать или нет. А для нас это вопрос жизни и смерти.

Вбегают фабричный охранник и привратник.

Вы что-нибудь ищете, Антон Антонович?

Привратник. Опять раздают прокламации с призывом к забастовке. Ума не приложу, как они сюда попали. А это что?

Смилгин пытается спрятать листовку в карман.

Охранник. Что это ты прячешь в карман? (Выхватывает листовку.) Прокламация!

Привратник. Ты что это, Смилгин, прокламации читаешь?

Смилгин. Друг мой, Антон Антонович, - думается мне, читать мы можем все что хотим.

Охранник. Ты так думаешь? (Хватает его за шиворот и тащит за собой.) Вот я тебе покажу, как читать листовки, призывающие к стачке!

Смилгин. Я против забастовки. Можете спросить Карпова.

Охранник. Тогда скажи, откуда у тебя листовки.

Смилгин (помолчав). С земли подобрал.

Охранник (бьет его). Я тебе покажу листовки!

Охранник, привратник и Смилгин уходят.

Мать. Ну что он такого сделал? Купил один огурец!

IV

Мать получает первый урок экономики

Комната Пелагеи Власовой.

Мать. Павел, по вашему поручению я раздавала сегодня листки, чтоб отвести подозрение от парня, которого вы втянули в вашу затею. А кончив раздавать, увидала я своими глазами, как арестовали еще одного человека - ни за что ни про что, только за то, что он читал эти листки. Что вы заставили меня делать?

Антон. Большое спасибо вам, Пелагея Ниловна, за вашу умелую работу.

Мать. По-вашему, это умение? А что будет со Смилгиным, которого я своим умением посадила в тюрьму?

Андрей. Вы не сажали его в тюрьму. Насколько нам известно, в тюрьму его посадила полиция.

Иван. Его уже отпустили. Пришлось признать, что он из числа немногих, голосовавших против стачки. Но теперь он уже - за. Вы хорошо поработали, Пелагея Ниловна, чтоб сплотить сухлиновских рабочих. Вы, наверно, слыхали стачка объявлена почти единогласно.

Мать. Я вовсе не собиралась устраивать стачку. Я просто хотела помочь человеку. Почему людей сажают за то, что они читают эти листки? Что там написано?

Маша. Тем, что вы их раздавали, вы помогли правому делу.

Мать. Что там написано?

Павел. А ты как думаешь?

Мать. Что-нибудь нехорошее.

Антон. Ясно, Пелагея Ниловна, - пора дать вам отчет.

Павел. Подсядь-ка, мать, мы тебе растолкуем.

Они накрывают диван платком, Иван вешает на стену новое зеркало, Маша ставит на стол новый горшочек с маслом. Потом, взяв стулья, усаживаются вокруг

матери.

Иван. В листовке, видите ли, написано: нечего рабочим терпеть, чтоб господин Сухлинов по своей воле сокращал заработную плату.

Мать. Пустяки какие! Что вы с ним поделаете? Почему бы господину Сухлинову не урезать по своей воле заработную плату? Чья фабрика-то - его или ваша?

Павел. Его.

Мать. Ну вот! Этот стол, к примеру, мой. Могу я с ним делать что мне вздумается?

Андрей. Да, Пелагея Ниловна, с этим столом вы можете делать что вам заблагорассудится.

Мать. Так. А могу я его попросту расколотить?

Антон. Да. Этот стол вы расколотить можете.

Мать. То-то же!.. Значит, и господин Сухлинов может делать что хочет со своей фабрикой, потому что она его так же, как этот стол мой.

Павел. Нет.

Мать. Почему - нет?

Павел. Потому что для фабрики ему нужны мы, рабочие.

Мать. А если он скажет: не нужны вы мне сейчас?

Иван. Видите ли, тут вы должны смекнуть вот что: он может в нас нуждаться, а может и не нуждаться.

Антон. Правильно.

Иван. Когда мы ему нужны, мы - тут. Но когда мы ему не нужны, мы тоже тут. Куда же мы денемся? И он это знает. Он в нас нуждается не всегда, но мы-то в нем всегда нуждаемся. На это он и рассчитывает. Вот стоят сухлиновские машины. Но ведь они же - наш рабочий инструмент. Никакого другого у нас нет. Ни ткацкого станка, ни токарного у нас нет; мы пользуемся сухлиновскими машинами. Пусть фабрика принадлежит ему, но, закрывая ее, он отбирает у нас тем самым наш рабочий инструмент.

Мать. Потому что инструмент принадлежит ему, как мне - мой стол.

Антон. Да. Но, по-вашему, правильно, что наш инструмент принадлежит ему?

Мать (громко). Нет! Но, правильно это, по-моему, или нет, - инструмент все равно принадлежит ему. Может, кому-нибудь покажется неправильным, что стол мой принадлежит мне.

Андрей. Стой! Есть разница между собственным столом и собственной фабрикой.

Маша. Стол, само собой разумеется, может вам принадлежать. И стул тоже. Никому от этого беды нет. Если вы его поставите на чердак - кому какое дело. Но если вам принадлежит фабрика, то можно навредить сотням людей.

Иван. Потому что в ваших руках весь их рабочий инструмент, и, значит, вы можете этим пользоваться.

Мать. Понятно. Этим он может пользоваться. Вы что думаете - за сорок лет я этого не приметила? Но вот чего я не приметила: будто против этого можно что-нибудь поделать.

Антон. Значит, насчет собственности господина Сухлинова мы дотолковались. Фабрика - собственность иного сорта, чем ваш стол. И Сухлинов может этой собственностью пользоваться так, чтоб обирать нас.