Мать и мачеха

Начались невеселые будни. Я без ноги, на пудовом протезе. Не очень побегаешь. Гоша без кистей рук. И ложки ко рту не поднесешь. Помогали друг другу. Как сбегать куда -- он. Наладить, починить, сколотить что-либо -- это уж я, на подхвате. Вспоминаю, это было настоящее фронтовое братство. Или, если хотите, инвалидная коммуна. Сдружились, казалось, на всю жизнь.

Через три года отправили его за границу, секретарем посольства, что-то в этом роде. Написал он мне большое письмо. Я тут же ответил... После второго письма вызывает меня начальник отдела кадров: "У тебя родственники за границей есть?.. Нет? А вот Госбезопасность запрос делает..." И началось хождение по инстанциям. "Почему, такой-сякой, скрыл в анкетах, что есть родственники за границей?!"

Объяснял, конечно, все, как есть, да только что пользы: писать мы друг другу перестали...

Командиром нашего 316-го авиационного полка был Игорь Иванович Воронин, прекрасной души человек, прямой, умный, не терпящий никакого хитрованства. Он сам летал на боевые задания, летал постоянно, а не от случая к случаю, что не так часто бывает с командирами полков. Ему было лет 35, мы звали его "стариком".

Я был командиром звена штурмовиков. Немцы называли наши самолеты "Черная смерть". Это были самые страшные для них машины, как позднее писали в своих воспоминаниях немецкие генералы: "Рус-фанер" -- "У-2" и штурмовики "ИЛ-2". Мы били в упор, порой с бреющего. По колоннам солдат, эшелонам, огневым точкам. Стоило промчаться с ревом нашей группе, вооруженной эр-эсами (реактивными снарядами), как взлетали к небу орудийные стволы, полыхал огонь...

В наших боевых характеристиках так, по обыкновению, и писали: "Подавил столько-то, взорвал то-то..."

Ордена мне идут. В 44-м вручили третий. А в воинском звании не повышают. Восемь раз отправлял Игорь Иванович документы. Не только на меня. На всех летчиков, участников операций. Всем прибавят по звездочке. А мне -отказ.

Почему? Однажды штабник, в часы неофициальные, сказал мне весело:

-- Опять от ворот поворот? Так фамилия им твоя не нравится... Данциг! -- И я вдруг увидел испуг на его лице. Он выдал, понял я позднее, "высочайший" секрет. И тут же перевел все в шутку: -- Взрывоопасная фамилия. Данциг! Польский коридор!.. Из-за этого немцы войну начали... -- Мы оба расхохотались.

Мог ли я подумать в те годы, что в штабы поступило расистское указание -- по закрытой линии, естественно -- лиц еврейского происхождения к самым почетным наградам и званиям не представлять. Как всегда на Руси, одни подлые распоряжения игнорировали. Игорь Иванович, к примеру. Другие и безо всяких предписаний бесчинствовали, уловив "дух времени..."

У нас в полку этой расовой вони не было совершенно. Если бы мне тогда кто-либо сказал, что Сталин такой же бандюга-антисемит, как Гитлер, только еще опаснее, я бы, скорее всего, посчитал его сумасшедшим или провокатором.

Летчики звали меня Виктором. Только Игорь -- Беней. Командир листал наши личные дела, а по документам я Беньямин Шуламович (Шоломович) Данциг.

Но какое дело летчикам до бумаг! Знать, что я еврей -- знали, но достоинство и летное мастерство определялись не "пятым пунктом..."

Довоенный опыт не давал для национальных трений никаких оснований.

Я окончил до войны аэроклуб. Им руководил старейший летчик Михаил Наумович Кацлер. Его вся Москва знала, все москвичи из его гнезда вылетели.

Как только начались бои с немцами, аэроклуб стал военной школой, и выпускники отправились на фронт, торопливо переоборудовав свои фанерные бипланы "У-2" под бомбовозы.

"У-2" -- машина благословенная. Делает все фигуры высшего пилотажа, но никогда, в отличие от других самолетов, не входит в плоский штопор, из которого нет выхода.

Золотая машина! Я бомбил под Москвой на "У-2" немцев, забрасывал радистов к ним в тыл, вывозил раненых партизан. Чудеса творила эта машина, которую можно было почти что остановить в воздухе, она просто зависала над целью.

На ней я и грохнулся на лес. Зенитный осколок попал мне в живот, пришлось около полугода проваляться в госпитале, а затем в команде выздоравливающих, в колхозе, где меня научили пахать, косить, запрягать лошадь, делать всю деревенскую работу.

Затем отправили меня в летную школу в Сарапуле. Переучиваться на истребителях. Вывезли меня на "УТИ-4" (учебно-тренировочный истребитель), а затем вручили направление в 316-й полк, где полгода летал на английских "Спитфайерах". Сопровождал американские "Б-2" ("Летающие крепости"). Затем нам пригнали "ИЛ-2", на которых мы работали без воздушных стрелков. То ли стрелков недоставало, то ли, скорее, оттого, что с воздуха нам ничего не угрожало. Выдохлось грозное "Люфтваффе"...

Наш аэродром был в Овруче. Американцы стояли рядом. Не увидел в них ничего отвратительного, хоть и настораживали нас политработники: мол, враги, только и думают, как нас уничтожить. Вранье все! Здоровые, красивые ребята. Веселые, добрые. Любили женщин. Одаряли их по-царски.

Мы тоже были хорошо одеты, но у американцев были сказочные меховушки на коже. Часы на руках, на планшетах, на унтах, чудеса в решете.