Читаем Мать королей полностью

Мать королей

Роман Крашевского «Мать королей», является 17 книгой из цикла История Польши и рассказывает о последних годах правления Ягайллы, о его браке с Сонькой, о его отношениях с Витовтом, Свидригайллой… На русском языке роман издается впервые.

Юзеф Игнаций Крашевский

Историческая проза / Классическая проза / Прочее / Зарубежная классика18+
<p>Юзеф Игнаций Крашевский</p><p>Мать королей</p><p>Часть первая</p><p>I</p>

В 1421 году Виленский замок, верхний и нижний, сам город и околица совсем иначе представали глазам путника, чем несколько десятилетий назад, прежде чем крест воцарился над этой столицей, а Литва соединилась с Польшей. С руки Ягайллы в Вильне сидел теперь Витовт, но он скорее правил Польшей и её королём, чем Ягайлло ими.

Сила духа и преобладание были на стороне Кейстутова сына. Стареющий король всё ещё страстно забавлялся охотой, любил долго сидеть за столом или, растянувшись на кровати, слушать весёлые беседы своего двора, который он одаривал по-монаршему, но правление наводило на него скуку. Он охотно убегал в лес, чтобы избавиться от его бремени и сдать его на сенаторов, светских и духовных.

Ему было кем заменить себя. В Вильне и в Литве заменял его Витовт, в Польше – Леливы и Топоры, среди которых выступал уже желающий захватить власть в сильные руки, превосходящий умом и характером, Збышек из Олесницы, тот, который под Грюнвальдом стоял еще рядом с Ягайллой в рыцарской броне и, защищая его от нападения Дыподла Кикерица, первый нанёс тому смертельный удар.

Потом быстро из того придворного писаря Збышка вырос великий Збигнев, один из тех мужей, что родятся для царствования и управления людьми. Его уже ждала краковская митра.

В течение последующих лет царствования Ягайллы между Витовтом и Збигневом разыгрывается историческая драма соединенной с Литвой Польши.

В сильной деснице литовского князя, как и всё, так и Вильно рос, укреплялся и быстро украшался. На месте старой языческой святыни возник кафедральный собор, нелепая башня Святороха служила ему звонницей. Несколько крестов над крестьянскими святынями возносились тут и там среди горизонтальных крыш деревянных домов.

Оба укреплённых замка могли теперь эффективно противостоять нападению крестоносцев, но мощь их была сломлена и здесь не нужно было бояться новой осады.

Верхний замок, укреплённый лучше, казался ещё более или менее похожим на бесформенную громаду стен, как много лет назад. Нижний значительно изменился.

Стены и башни, которые его окружали, уже переделали и украсили не простые каменщики, не знающие своего ремесла, из диких камней, а зодчие, привезённые из Германии и Италии, из красных кирпичей, по примеру крепостей крестоносцев.

Так же, как вокруг города, толстые стены с определёнными промежутками ёжились более высокими и более низкими башнями и башенками. Укреплённые ворота защищали выступы, с которых в случае осады доступа в осаждённый замок не допускали. Глубокие рвы приблизиться к ним не давали.

За городскими стенами находились предместья в садах, усеянные более бедными хатами. Внутри Вильно уже были обозначены улицы, рынки, ярмарки, близ которых быстро поднимались здания из кирпича и камня.

Там всё ещё преобладали деревянные дома, но и те уже, по польскому образцу, начали увеличиваться и подниматься вверх. В Витовтовом замке видны были порядок, зажиточность и суровая власть этого человека, что имел время на всё, вглядывался сам в каждую вещь и не допускал ничьего самоуправства.

Рядом с ним мы не видим никого, кто бы посмел и покусился выручить его и заменить. Не правит тут ни духовный, ни светский любимец, нет влияния жены, слуги не освобождаются, Витовт заменяет себя мелкими урядниками, которые сами собой ничего не могут.

Замок теперь не отличался слишком изысканным внешним видом, восхищающим глаза, но размеры его, крепкие стены, густая стража, молчаливые и дисциплинированные слуги и гарнизон, объявляли, что здесь была столица могущественного пана, перед которым все дрожали и должны были уважать.

Почти не было дня, когда в нижний замок, где постоянно пребывал князь, не приезжало какое-нибудь посольство. Верхний служил арсеналом, казной и тюрьмой.

Широко раскинулись княжеские здания, комнаты урядников, двора, челяди, бани, пекарни, комнаты для придворных ремесленников и конюшни, в которых всегда стояло в готовности несколько сотен лошадей.

За замком у реки, где раньше, вероятно, был лес, потому что он окружал город в Ольгердовы годы, при Гидеминовичах, стояли ещё старые деревья и заросли, представляющие вид сада, в котором во время летнего пекла можно было спрятаться.

Обычно тут старые урядники двора, иногда женщины, находящиеся под боком великой княгини, гуляли в разное время дня, слишком далеко от замка не отдаляясь, потому что у Витовта все и всегда должны были быть по первому знаку.

Итак, одним прекрасным, тёплым осенним утром под ветвистыми деревьями в замке проводила время сбежавшая из теремов княгини Юлианны, второй жены Витовта, группа женщин, по большей части молодых, которой главенствовала девушка чрезвычайной красоты, стройная, чернобровая, с глазами, горящими молодостью, пышащими жизнью.

Под деревьями слышны были смешки и отрывистые песенки, но туда, где были одни женщины, которых Юлианна держала строго, мужской двор приближаться не смел, только смотрел, жадно преследуя их глазами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза