Мать королей

– Я это предвидела, – говорила она мужу, – я знаю, что она отплатит нам неблагодарностью. А теперь, когда ей на голову наденут корону, станет ещё более неприступной. Старый дед будет делать то, что она ему прикажет. Года ей хватило на то, чтобы заручиться поддержкой почти всех. Епископ Збышек уже на её стороне.

Временно изгнанный со двора тот Ян Страш из Бьялачева, шляхтич из Одроважей, со злобой и гневом поехал в Литву. Он готов был, как Цебулька, Малдрик и Лютек из Бжезия, предложить великому князю свои услуги.

Он приехал в Вильно с горечью, жалобой, с упрёками, с клеветой на короля и королеву, а оттого, что в Кракове раньше встречался с Цебулькой, сначала направил стопы к нему.

Человек был порывистый и пылкий, не такой плохой, как быстрый, не дающий отчёта в своих словах, легкомысленный.

Внимательный ко всему князь не допустил его к себе, однако поручил своим польским слугам, чтобы его расспросили и старались узнать.

Страша кормили и поили, потягивая за язык, которого он держать за зубами не умел. Страш изображал всё в самых чёрных красках, а будущее предвидел ещё хуже.

– Молодая женщина, хитрая, ловкая, сделает с дедом то, что он пожелает. Все ей уже понемногу служат, потому что умеет приманить к себе то улыбкой, то грустью, то подарком, то обещаниями. Крутится толпа любимцев и доверенных… могу их по пальцам пересчитать, начиная с Хинчи из Рогова, который не отходит от её дверей и как пёс при них на часах. Только тогда, когда короля нет (а когда он долго сидел дома?), веселье и пиры, и смех, и танцы, и… Женщин себе выбрала таких же, как сама… поэтому хорошо проводит время.

Так нёс Страш несусветные вещи, многое придумывая. Слушатели качали головами, Цебулька, если не всё, то по крайней мере наиболее важное повторил Витовту.

В течение нескольких дней держали так Страха на дворе, не допуская его к князю.

Наконец Цебулька наедине сказал ему, что Витовт готов принять его на свою службу, но на такую, на какую сам его назначит.

– Из того, что вы сюда принесли, – сказал он ему, – мой господин видит, что там нужен глаз да глаз, а на дворе у нас нет никого, кто бы мог смотреть, слушать и нас предостерегать. Вы должны возвратиться назад, это будет вашей службой.

Одроваж сначала крикнул, что как человек рыцарский, он ожидал другого, а на двор Ягайллы он ни за что и никогда возвращаться не хочет. Потом начал остывать, а месть ему посоветовала взяться за несение этой стражи.

– Службы на дворе не приму, – сказал он, – но и без неё могу жить в Кракове, бывать в замке и обо всём знать; поеду.

Итак, Одроважа с инструкциями выпроводили; едва заглянув в свой Белочв и отдохнув, он снова появился в Кракове, обосновавшись в городском постоялом дворе.

Будто бы свободный человек, который ищет себе занятие, связанный родственными узами со многими, он начал жизнь, которая всегда была ему предпочтительней.

С утра до вечера он мог, ничего не делая, сидеть, разговаривать и смеяться. Он знал все те углы и пивнушким, где собирались каморники и молодёжь со двора. С очень многими он был знаком. Сетовал, что его несправедливо и бесчестно выгнали, за что был очень зол.

Одни ему потакали, другие спорили, разрывать с ним отношения никто не думал.

Один Хинча, когда они встречались, хмурился и отворачивался, знать его не хотел. Ему тоже Страш клялся отомстить.

– Пожалуй, умру, если этого гордеца не доведу до темницы, пока как пёс в конуре не сдохнет.

Однако этим не перед кем не хвалился, потому что у Хинчи было больше друзей, чем у него, а так как королева была к нему милостива, король тоже, он высоко задирал голову и Страша вовсе не боялся.

Одроваж был не таким хитрым, не мог также договориться, чтобы заключить видимый мир и им воспользоваться. Обратно на двор не ломился, но ходить на Вавель и общаться со старыми знакомыми никто ему запретить не мог. О том, что он был в Литве и служил Витовту, живая душа не знала.

У Страша при принцессе Ядвиге была девушка, дальняя родственница, Салка из Залуча, за которой, как утверждали люди, он ухаживал и, несмотря на родство, был готов жениться на нет.

Попасть к ней на двор для него не представляло труда, а родственница при принцессе служила предлогом, почему так часто его там видели.

Как все старшие и младшие женщины, окружающие Ядвигу, Салка была недругом королевы Соньки. Любовь к бедной сироте пробуждала ненависть к мачехе. В этом кругу придумывали сказки, повторяли слова королевы, вложенные в уста, и угрозы.

Женщины, бодрствующие при Ядвиге, держали её в постоянной тревоге то ядом, то покушением на её жизнь. В эти самые удивительные слухи верили и оттуда они плыли дальше в свет.

Когда коронация была решена, около Ядвиги долго не прекращался плач, предсказывали ещё более страшное будущее, ссылку куда-нибудь в Хецин, или в отдалённый пустой замок.

Этих домыслов не скрывали от принцессы, сердце которой наполнялось ещё пущей ненавистью к мачехе.

Если король, приехав в Краков, не спросил о дочке и не увиделся с ней, из этого сразу делали наихудшие выводы, приписывая влиянию королевы.