Мать Мария (1891-1945). Духовная биография и творчество

Трижды повторенное в стихотворении слово"терпкий"указывает, во–первых, на примесь горечи к"сладости"христианской жизни, а во–вторых, — на терпение скорбей. Инок терпит скорби не только потому, что ему приходится страдать (это удел многих), но потому, что он скорбит о мире, не желающем знать Бога. К самому Христу поэт обращается по имени"Терпкий", то есть (помимо буквального смысла) – претерпевший скорби за мир, скорбевший о нем и дарующий те же скорби причащающимся Его жизни. Это является дополнением к традиционному церковному именованию Христа"Сладчайший"(см. ниже). В целом в стихотворении происходит переход от скорби в мире и о мире (первая строфа) к исходу из мира (вторая строфа) и причастию ("терпкой") христианской жизни.

Следующее слово–понятие"богоизбранный", которое в"Руфи"прикладывалось к русскому народу, а в до–монашеских стихах – к"святому остатку"(русским скитальцам, не принявшим безбожную власть) теперь прилагается к тем, кто"избран"из мира, кто более ему не принадлежит. Так в стихах матери Марии после принятия ею пострига продолжается преображение (или"воцерковление") тех слов–понятий, которые встречались у нее до этого, преображение всей ее поэтики. Слово"инок"встало на место, прежде обозначенное словом"чужой"("чужая"). Если в"Черепках""чужими"были, прежде всего,"захватчики" – люди"города"("Недоступна чужому народу / Степь где с Богом в веках мы вдвоем"), в"Руфи"уже сама поэтесса ощущала себя"чужой"простому русскому народу и изо всех сил стремилась преодолеть эту чуждость (как Руфь, слившаяся с Израилем), а затем странниками, блуждающими по"пустыне мира"были для нее русские на Западе, то теперь оппозиция выстраивается между иноком и не знающим Бога миром. Так предыдущие стадии духовного становления, с их понятиями"яда","исхода","чуждости"и т. п. оказываются отнюдь не случайными, а"тенями"и"образами"того духовного состояния, в которое мать Мария вступила в результате пострига.

Судя по стихам, написанным в 1932 г. и попавшим в раздел"Иное", не понаслышке были известны матери Марии и другие стороны"иноческой"жизни. Стихи этого раздела – редкий, если не исключительный в православной традиции пример поэзии, свидетельствующей об аскетическом молитвенном делании:

Десять раз десять,

А в промежутке одна

От самого дна

Это мой путь в поднебесье.

Черпаю, четки,

И не могу исчерпать

Мудрости тихую гладь,

Сладость, Сладчайший и Кроткий.

Сто раз подряд

Твержу я молитву Иисуса.

Меж пальцами катятся бусы,

Меж пальцами искры горят.

Смерти и тли оболочка,

Рассыпься, исчезни.

В черной и мертвенной бездне

Имя, – огнистая точка. (211–212)

Впрочем, эти стихи, пожалуй, еще слишком"красивы"для настоящего делателя Иисусовой молитвы и выражают, скорее, некоторый порыв новоначального. Есть свидетельство о том, что мать Мария во время посещения Латвии (1932) рассказывала православной молодежи о русских рабочих–эмигрантах,"творящих молитву Иисусову под повороты колес машины"[477]. Творить Иисусову молитву, живя в миру, значит преодолеть захваченность этим миром, ибо человек не сводится к своим трудовым и социальным функциям, в нем остается и иное измерение – обращенность к Богу. Об аскетической борьбе, сопровождавшей вступление на монашеское поприще свидетельствуют и такие стихи:

Путь будет дух тоской убит и смят, –

Не кончит он с змеиным жалом битву, –

Сто и еще сто раз подряд

Прочту Иисусову молитву. (171)

Помимо"исхода"и превращения в воина Христова, монашеский постриг, как мы уже писали, воспринимался матерью Марией еще и как возвращение к Отцу"блудного сына". Постриг сопровождается не сменой фамилии, как при замужестве, но отменой"отчества", что означает, что у монаха теперь только один Отец – Небесный, а также получением нового имени ("Отменили мое отчество / И другое имя дали"(171)). Последнее совершается в знак обновление крещения, чем по православному учению является монашеский постриг. Что касается возвращения"блудного сына"к Отцу, сама мать Мария понимала это так:"Католики заимствовали для пострига всю символику таинства бракосочетания… У нас, хоть и называют инокиню Христовой невестой, не на этом ударение. Когда я пала ниц, а хор запел"в объятия Отча"… тут в православии не невеста, а блудный сын, вернувшийся к Отцу, все ему простившему, и начало новой жизни. Нет–нет, это глубже символики бракосочетания, и так созвучно нашей русской душе это примирение с Богом, это возвращение к Нему"[478]. В этих словах имплицитно содержится чрезвычайно важное наблюдение: православное чинопоследование монашеского пострига не делает никакого различия между полами – оно одно и для монахов и монахинь, что и не удивительно, поскольку монашество в православии представляет ту реальность жизни будущего века, в которой с возвращением в"лоно Отчее"упраздняется всякое разделение между"мужским"и"женским".