Мать Печора (Трилогия)

Плакала я и не знала, что скоро придется мне еще плакать. Долго меня несчастье не искало, знало, где я есть. Дорога широкая у горя была ко мне проложена и тропа торная протоптана.

В том же месяце у меня умер муж.

Принесли мужа в горницу. Не верю я, что он помер. Жду, что вот-вот пролежится, встанет и заговорит. Не хотелось верить, что осталась я одна с детьми: пять сыновей, одна дочь, и самому старшему - пятнадцать годов. Все мал мала меньше, как морошка неузрелая.

Оставил мне муж после себя сорок рублей денег. Я их на похороны все издержала, а что вперед будет, и не думала. Павлику в Нарьян-Мар телеграмму подали и лошадь за ним послали. А все же за сорок верст он только к самой могиле поспел.

Расплакалась я на свежей могиле, как вода вешняя разлилась. Вся моя жизнь передо мной прошла. Мало было в ней радости, много горя. А теперь осталась одна-одинешенька.

Я осталась, горе-злосчастна,

Я со малыми да со детями,

Уж я не знаю, да как мне жить.

Я не ведаю, как мне быть...

Увезли меня домой. Завели меня под руки в избу. Ребята плачут в шесть голосов, а я седьмая.

Вот пришла я, горе-злосчастна,

Я к нетопленой, бедна, печке,

Ко потухлому, бедна, уголью,

Я ко малым да своим деточкам.

Собрала их да захватила

Во свое ли да гнездо вито,

Куковать стала, горевать:

- Как я буду да с вами жить?

Как я буду да горе мыкать?

Как я буду да всех вас растить?

После я не однажды думала: грудь бы мне разрезать, да сердце вынуть, да посмотреть - толсто ли там наросло. А тогда я еще не знала, что я проплакала свое последнее причитание.

Часть третья

НОВОЙ ДОРОГОЙ

1

Снова время пошло-покатилось. Солнце подымается и закатывается, день приходит, мне заботу приносит. Вокруг стола надо шестеро детей посадить. По куску им дать, так шесть кусков наделить, да и свой рот не забыть. До полного возраста надо детей растить, поить да кормить, обувать да одевать своим трудом, своей силой. Тут уж не до горя, когда дела боле.

Смерть мужа оплакала и своей дорогой пошла. Да только дорога-то еще не сразу мне под ноги попала. Чего ждала да хотела, на что надеялась, то опять сорвалось. После похорон мужа почти полгода болезнь меня сушила. Долго я крепилась, а потом врач Батманова говорит мне:

- Если хочешь жить, так ложись в больницу. А так поздно будет, здоровье не вернешь.

Решилась я лечь в больницу. Месяц отлежала. Вышла, а все чувствую себя не в прежнем здоровье. А кому больной человек нужен? Колхоз не богадельня. В колхоз-то я думала идти не на койке лежать, а работать. А тут и дома-то не могу дело вести. Вот и ждала я до поры своего здоровья, как у моря погоды.

Председатель колхоза Яша Шевелев зашел как-то ко мне.

- Что, - говорит, - в колхоз не вступаешь?

А я ему:

- Сам видишь, нездоровье руки связало.

- Давай, - говорит, - поправляйся, а осенью и вступишь.

И правда, за лето я немного поправилась. Попросила пасынка Александра:

- Напиши мне-ка заявление, в колхоз хочу вступить.

Написал он да в тот же день в правлении и сказал, что я в колхоз вступаю. Женки шум подняли:

- Это зачем же ее нам в колхоз? Каждый день в больницу возить? Фомахиных ребят кормить? Мало того, что Евгенихиных кормим.

Евгениха - такая же вдова, как я, с детьми, и тоже нездоровая.

На другой день, когда я захотела заявление отнести, у меня опять беда случилась. Сдох у меня жеребец пяти лет. Опять мое здоровье перевернуло. Опять с лекарствами да с леченьями хожу. Опять про колхоз забыть надо.

Яша Шевелев посочувствовал и говорит:

- Брось, Маремьяна, реветь. Дадим мы тебе из колхоза кобылку, выкормишь осенью, сядешь да поедешь. А ты нам в обмен телку дай. У тебя в колхозе две коровы будут.

Я так и сделала. Бегает кобылка, я любуюсь, повеселела.

Летом я на кобылку да на корову сена поставила. Осенью Павлик заявление в колхоз пишет. Да и тут не пришлось его отдать. Прислали мне извещение о налоге, и решила я, что, пока не выплачу налога, не пойду в колхоз. Туда я с чистой душой идти хотела. Подала я заявление в сельсовет, мне скинули половину налога: на семь человек - одна рабочая рука. А в сентябре, когда выплатила другую половину, написал мне Павлик еще одно заявление, и решила я сразу его в колхоз снести, чтобы больше ничего не приключилось. Как только поставила я под заявление свое клеймо одной буквой, побежала в правление.

Захожу туда веселая, смеюсь.

Председатель говорит:

- Ну вот, теперь и Маремьяна у нас заулыбалась.

- Не сглазь, - говорю. - На вот, принесла я тебе, читай да разбирай.

Прочитал он, похвалил:

- Самое хорошее дело надумала.

- Не за думой, - говорю, - у меня стояло дело. Давно надумано, с вами же наряду. Да из-под мужниной воли не могла выйти. А то, сами видели, боролась я со всякой бедой.

Хоть и торопила я, а разобрали мое заявление только к концу года. Шевелев уехал на путину, а без председателя кто будет принимать: без паруса и лодку не несет.

В конце ноября заседание членов правления собрали. А почти все правление наше в то время одного роду - Кожевины, свои да присвои. Один только Александр Тюшин не той семьи да Гриша Слезкин - муж моей падчерицы.