Мать Печора (Трилогия)

- Вот-вот! - ухватился Матвей. - Горько жилось! Вот какой ценой людям доставалась старопрежняя красота. Да пропади она пропадом, завей песком, занеси снежком такую красоту! Красота без счастья не живет, без него она мертвая!

- А вы что, девушки, молчите? - не унимается Красильщиков. - Частушки свои вы поете, а вот так красиво вам не сказать.

- И не надо нам этой красоты, - отвечает Паня.

- Верно Матвей говорит: дороговата она, - смеется Параня.

- По-моему, частушки-то красивей, - вступилась Оленька, - зря вы их обижаете.

- Не тот век, - отрезала Верочка.

- Поэзия во все века живет! - спорит фольклорист. - Вон у вас в Светлозерье одна старушка заговоры знает - полсотни заклятий, и каждое полно поэзии! А ведь они не в другом веке, а может, в другом тысячелетии зародились!..

- Это, верно, - подтверждает Иван, - он у бабки Мерекши все беспрогонные молитвы записал...

- Или возьмите Ивана Егоровича Дрыгалова, - показывает Красильщиков на Ивана. - Я две недели записывал у него сказки. Он знает их больше ста пятидесяти. Это же полная сокровищница народной поэзии.

- А нам они что-то прискучили, - говорит Миша.

- Сам говорит, сам слушает, - подтверждает Николай Богданов.

- А сколько он знает былин! - расхваливает фольклорист Ивана. Сколько пословиц и поговорок!

Тут Матвей подошел к Красильщикову и говорит:

- А ну-ка, покажи нам Ивановы пословицы.

Взял тетрадь и читает:

- "Пословицы и поговорки Ивана Егоровича Дрыгалова"...

"Все по-старому, как мать поставила"... - Это у нас-то все по-старому?! Эх, Иван, Иван! Все у нас со старых мест сдвинулось, все ходом идет. Вот она где, поэзия, вот где красота! А в твоей, Иван, пословице никакой жизни не осталось. Пословица-покойница, и место ей в гробу, а не в живых устах.

И все рыбаки на том согласились. А Иван молчит, и фольклорист молчит. А Матвей со своего председательского места дальше речь ведет. Взглянет в тетрадь и читает Иванову премудрость:

- "Чужое страхом горожено", - читает Матвей дальше. - Кто надгробную речь говорить будет?

- Дай мне сказать, - просит Миша. - Вот у нас на Печоре не было и нету воровства...

- Было, - перебивает Иван, - была такая притча-диковинка годов сорок назад. Федор Митрич Дитятев из Виски на путину ехал и полфунта сухарей у кулака украл.

- Верно, - подтвердил Матвей. - При мне его в волостном правлении стегали, а потом он в мезенской тюрьме три года за это высидел. До самой революции Федорову семью Стеганцами звали.

- Так вот, я сказать то хотел, - говорит Миша, - прежде люди от страха чужого не брали, а нынче из сознательности не берут...

- Не в этом только дело, Мишенька, - остановил его Матвей. - Много ли прежде своего-то у нас было? Ведь весь белый свет чужим считался. За твоим двориком весь мир чуж-чуженин, за любой межой - огород чужой, а что дальше - и вовсе не свое. Человек на всех своих путях за чужое запинался. А в советскую нашу пору трудовой человек всему хозяин.

Пословицу решили похоронить.

- Может, я ошибаюсь, - предупредил Матвей. - Может, мы их заживо закапываем? Кто ошибку заметит, сказывайте.

И по очереди выкликает одну за другой:

"Всякая рука к себе загребает".

Сделал Матвей жалостливое лицо, только что слез не льет.

- До чего была покоенка живокрова да ходовита - сказать неможно! А вот коллективизации не перенесла. В колхозах мы не то что руками между собой сплелись - сердцами между собой поменялись!

Тут Матвей вспомнил про свое письмо. Распечатал конверт, прочел - да как засмеется.

- Вот, товарищи, пришла мне веселая бумага. Зимой расписал я про свою огородную работу да в институт растениеводства послал. Вася... виноват, наш колхозный агроном Василий Ефимович Кисляков присоветовал. Десять лет я огородничал да целый месяц про то писал. А вот нынче и ответ пришел.

Читает Матвей нам письмо, а сам такой довольный, будто его большой наградой наградили:

"Высылаем вам просимый семенной материал. (Это я цветную капусту просил.) Благодарю за присылку статьи о выращивании овощей в Светлозерье. Прошу и в дальнейшем поддерживать с нами связь и сообщать результаты вашей работы по продвижению овощеводства в печорском Заполярье.

С товарищеским приветом

д и р е к т о р и н с т и т у т а".

Все рыбаки были в сборе. И всем Матвеева радость не чужая.

- Недаром ты у нас первый пахарь да сеяльщик, - говорит Анна Егоровна.

- Ты у нас и швец, и жнец, и на дуде игрец, - смеется Прохор Иванович.

- Все мы с вами пахари - говорит Матвей с гордостью, - немалое у нас поле раскорчевано - глазом не окинешь. Это ведь не первое такое письмо. Наш агроном Василий Ефимович от академиков письма получает. Наука интересуется печорской пшеницей. Говорят: "Ваши посевы пшеницы не с опытной, а с производственной целью в районе Печоры продвинуты так далеко на север лишь впервые". А мы и сами знаем, что впервые. Полярный круг как раз по нашим полям проходит. До советской поры на Печоре своей мы, светлозерцы, пахать и не думали. У прадедов наших да и у ровни моей о прежнюю пору земля наша неродимой считалась. Что ни посеешь - все морозом вызнобит, заливным дождем вымочит, громом побьет.